Книга Путь к золотым дарам - Дмитрий Баринов

Над воротами акрополя росов приветствовал поднятой рукой бронзовый всадник — степной воитель Аспург, дед нынешнего царя. Ардагаст спросил Ларишку:

— Ты что, так и войдёшь амазонкой во дворец?

— Непременно, — ответила та, сняв покрывало и разбросав волосы по плечам. — Царица Боспора — сарматка. Интересно, как она выйдет к нам?

В тронном зале боспорских царей с его мозаичным полом и фресками, изображавшими битву одноглазых всадников-аримаспов с грифонами, Ардагаст ещё не был. Котис, отец Рескупорида, и не думал принимать тут тринадцатилетнего царевича без царства. Теперь друзья детства приветствовали друг друга по-степному — поднятыми руками.

Рескупорид, одетый по-эллински — в голубой хитон и красный плащ с золотым шитьём, всё же напоминал степняка — гордым взглядом, длинными волнистыми волосами и тонкими усами. Он был всего на два года старше Ардагаста, но царствовал уже пять лет. Рядом с ним на троне восседала царица — Косер, дочь царя сираков[31]. Она была в сарматских шароварах и кафтане, с акинаком у пояса, но поверх этого варварского наряда изящно лежали складки плаща из тонкого виссона. Возле неё на резном стульчике сидел мальчик лет семи, тоже одетый по-сарматски. У мальчика были такие же волнистые волосы, как у отца, только тёмные, в мать, и крупный волевой подбородок.

Среди придворных Ардагаст с Выплатой сразу заметили старого знакомого — полного, лысоватого и добродушного философа Стратоника. Рядом с ним стоял незнакомый смуглый человек с ухоженной чёрной бородой, подстриженной четырёхугольником, в одеянии персидского жреца-мобеда: длинном плаще и башлыке с повязкой для рта. Одежда эта была скромной, но далеко не бедной, а в лице жреца чувствовалась привычка наставлять, а если надо, и повелевать.

— Здравствуй, Кафтысар-хуандон-алдар! — сказал по-сарматски Ардагаст.

— Здравствуй, Ардагаст! — ответил Рескупорид. — Да, теперь я и для тебя «владыка рыб, князь пролива». Так нас, царей Боспора Киммерийского[32], обильного рыбой, величают сарматы. Все знают: Кафтысар богат и щедр, он и одарит, и угостит, и помирит.

— Теперь я и сам богат, и с соседями у меня, наконец, мир. И я могу к тебе приехать не за подарками и помощью, а просто чтобы отдохнуть с семьёй у старого друга.

— Да, мы были вместе всего несколько дней, но запомнили их на всю жизнь. Ты за это время превзошёл меня: создал целое царство. А я даже ничего не завоевал, разве только Косер. Мне для этого пришлось сразиться с двумя ревнивыми князьями, а потом с ней самой.

— И ты бы не одолел, если бы у меня не лопнула подпруга и я не свалилась с коня в Гипанис[33], — сказала сарматка.

— Ага, прямо в омут, да в кольчуге, и мне пришлось за тобой нырять. Зато сираки больше не грозят нам местью за свою столицу, разорённую моим отцом и римлянами. Нет, моя Косер стоит целого царства! А иные утончённые эллины меня после этого прозвали «диким сарматом» и «охотником за амазонками». А я им назло назвал своего первенца знаешь как? Савромат[34].

— Я уже езжу на большой лошади и аркан бросать умею, — гордо сказал мальчик.

Ардагаст представил другу своих жён и детей. После этого царь Боспора пригласил гостей отобедать с ним. Кроме обоих царей с семьями, однако, приглашены были лишь Вышата, Хилиарх, Вишвамитра, Стратоник и гость из Персии. Придворные и росские дружинники пировали отдельно. Здесь знали: при разговорах с людьми из Братства Солнца царь предпочитает обходиться без лишних ушей. Любознательным боспорцам пришлось довольствоваться рассказами дружинников и «скифского сатира», на редкость весёлого, общительного и многознающего. Но и грекам оставалось лишь удивляться, когда сатир расписывал свои воинские подвиги, а росы дружно подтверждали правдивость его слов.

Царский стол был обильно накрыт всем, чем только богат Боспор. Осетрина и белужина, красная и чёрная икра, хлеб и пирожные из лучшей муки, жареные фазаны, сладкое вино из виноделен Мирмекия и Колхиды... Вместо пиршественных лож стояли обычные стулья. На стенах висело оружие, греческое и варварское, а фрески изображали бой греков с амазонками. Воительницы были здесь представлены не аккуратно причёсанными гречанками в коротких хитонах, а яростными сарматками с распущенными волосами. Многое в этом дворце напоминало о том, что здесь кончается весёлый и уютный эллинский мир и начинается скифский — опасный, кровавый, пугающий и одновременно притягивающий своей загадочностью.

— Ешьте и пейте, дорогие гости! — обвёл яства рукой Рескупорид. — Самое же лучшее за этим столом то, что наш друг Стратоник ещё ни разу не упрекнул собравшихся здесь в том, что они пируют, когда народ голодает.

— Я не стану, как философы при дворе кесаря, утверждать, будто как раз при нынешнем царе настал золотой век, — сказал Стратоник. — Но могу заверить: недовольны царём Рескупоридом только воры, мошенники и торговцы людьми.

— Все они собираются в братстве Бога Высочайшего, и заправляет там Спевсипп. Тот самый, кому ты дал на агоре плетью по рукам, — подмигнул Ардагасту царь Боспора.

— Удивляюсь, что он до сих пор не в тюрьме и ещё богаче прежнего, — сказал Зореславич.

— Увы, я могу лишь не пускать его к казне. Этот проходимец нашёл себе покровителей в Риме и при Веспасиане. Ты, Ардагаст, верно, уже убедился, что царь не всегда может делать то, что считает справедливым?

— Я это понял ещё в Индии...

— А я — не выезжая отсюда. После смерти отца и Нерона я больше всего хотел отдать трон дяде, Митридату-изгнаннику, которого отец сверг с помощью римлян.

— Мы, сираки, тогда воевали за Митридата, — вмешалась Косер. — А вот аорсы — против. Это их царь Эвнон выдал его римлянам, — пристально взглянула она на Зореславича.

— Ты хочешь сказать, царица, что я подручный царь у Фарзоя, великого царя аорсов? Да, это он убил в поединке Эвнона и увёл аорсов на запад, — не смутился росич.

— Дядя хотел возродить царство Митридата Евпатора, нашего предка, — продолжил Рескупорид. — Он был среди тех, кто сверг Нерона. Но потом дядю втянули в заговор и казнили без суда... Теперь я, Тиберий Юлий Рескупорид — друг кесаря и римского народа, а в храме напротив моего дворца молятся гению[35]лысого Веспасиана.

— Да, не всегда можно утвердить добро, даже если посвятишь этому всю жизнь, — воздохнул Стратоник. — Есть ли большее зло, чем человеку владеть другим человеком, как скотиной? Однако этого не понимают не только свободные, но и многие рабы. Я с трудом убедил моего раба Сосия стать свободным. Увижу ли я когда-нибудь царя, способного отменить рабство в своём царстве? Не говоря уже о частной собственности, этом источнике всех прочих зол...