Книга Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина - Валерий Поволяев

Так и хотелось крикнуть Бакатину:

— А Шебаршина вернуть нельзя?

На прощание Бакатин сказал Сцепинскому:

— Составьте мне бумагу, в ней опишите двенадцать первостепенных задач разведки.

— Почему двенадцать? — недоуменно спросил Сцепинский.

— А вы что, хотите тринадцать? — в голосе Бакатина неожиданно послышались раздраженные нотки. — Принесите мне бумагу завтра, в двенадцать часов дня.

Пришлось засесть за составление бумаги, была она непростой, к ночи Сцепинский справился с ней, перепечатал на машинке, выправил, снова перепечатал…

Было в поручении Бакатина нечто такое, что вызвало не только внутреннюю тревогу, но и скрытое сопротивление. Случается такое.

На следующий день Сцепинский был занят работой в комиссии, явился в приемную председателя КГБ не в двенадцать ноль-ноль, а в двенадцать пятнадцать — опоздал. Опоздал не по своей воле, естественно. Как человек военный он привык все делать вовремя и на вызов являться вовремя.

Пакет с размышлениями насчет разведки оставил у секретарши. Больше Бакатин не вызывал Сцепинского к себе, даже не трогал, словно бы забыл.

А уход Шебаршина оставил такой горький след, такое ощущение совершенной несправедливости, что ощущение этого не проходило несколько лет, а след… след ощущается до сих пор.

В реорганизованном Комитете государственной безопасности знаменитое ПГУ — Первое главное управление стало называться ЦСР — центром службы разведки, возглавил его известный всем Евгений Максимович Примаков — журналист, историк, арабист, академик; он предложил Шебаршину должность своего заместителя, но Шебаршин отказался, все-таки и уязвлен был — это с одной стороны, а с другой стороны, не хотелось работать с такими «профессионалами», как Бакатин.

Тем более очень скоро выяснилось, что Бакатин с преданностью, ничем не обоснованной, поглядывает в сторону вчерашних врагов и соперников и совсем иными глазами смотрит на Россию.

Передача американцам секретной схемы прослушивания здания посольства США в Москве лишний раз подтвердила это.

Примаков, придя на место начальника ЦСР, приказом № 1 назначил генерал-майора Сцепинского начальником Института стратегических исследований — РИСИ.

Правда, очень скоро сотрудникам «Леса» пришлось сдавать новый экзамен: к ним приехал Ельцин.

Сам приехал, не поленился. Собрал генеральскую группу, человек двадцать, начал проводить переаттестацию. Оглядел каждого хитро — умел делать такие глаза — и поинтересовался:

— Ну как, Примаков Евгений Максимович оправдал ваши надежды?

Все высказались «за» — оправдал, дескать.

— Ага, — произнес Ельцин многозначительно, достал из кармана ручку, открыл папку, а там — готовенький, заранее отпечатанный на компьютере указ о переназначении. — Ну что ж, тогда я переподписываю бумагу.

Ох, уж эти бумаги, бумаги, какую огромную роль они играют в нашей жизни — и если бы только в нашей… Ельцин хорошо знал это и поэтому так демонстративно проводил аппаратные и полуаппаратные игры. Со стороны выглядело это так, что он делает человеку одолжение — публично, так, чтобы это все видели, — и «выдвиженец» заранее становился его должником.

— Дальше будет разбираться Примаков Евгений Максимович, ваш руководитель, — сказал Ельцин и отпустил генеральскую группу — хватит заседать.

— А вы, пожалуйста, останьтесь, — сказал он Сцепинскому.

Все вышли, остались Ельцин, Примаков, Сцепинский.

— Что вы делали девятнадцатого августа девяносто первого года? — спросил Ельцин у Сцепинского.

— Находился в Белом доме, — недоуменно проговорил Сцепинский, — представлял там ПГУ. — Сцепинский невольно вспомнил, как лежал вместе с Сергеем Степашиным на полу, рядом находился автомат… Лежали тогда, переворачивались неторопливо, на душе было тревожно — никто не знал, чем закончится противостояние и вообще, останутся ли они живы.

— Все понятно, — сказал Ельцин и достал из папки второй указ — об утверждении РИСИ — института стратегических исследований и подписал его — также демонстративно, рисуясь, хотя зрителей у этого акта не было.

Но как бы там ни было, как бы ни бесились сторонники окончательного развала Советского Союза, а потом и России, которую планировали загнать в тринадцатый век и разделить ее на разрозненные княжества — на тверичей, москвичей, псковичей и так далее, — Россия уцелела и сохранила свою разведку.

— Во многом это стало возможно благодаря умелым действиям и Шебаршина, и Примакова, — не устает ныне повторять генерал Юрий Сцепинский.

И он прав.

— А генералом я стал благодаря Шебаршину, — добавляет он. — Не будь Леонида Владимировича — вряд ли бы я когда-нибудь стал директором института и носил бы когда-нибудь генеральские погоны.

Тут он тоже прав.

Горячий август

Август девяносто первого года надвигался неотвратимо, тяжело, то, что он грянет обязательно, ощущалось давно, только никто не знал, что это произойдет именно в августе, горячем месяце (хотя погода была прохладная).

Леонид Владимирович в своем дневнике зафиксировал все происходящее очень подробно, в деталях, причем фиксировал события не в режиме «онлайн», как принято сейчас говорить, а спустя несколько дней, когда все уже прошло некие оценочные фильтры и отстоялось.

Первое, что бросалось в глаза в предавгустовские дни — пустая суета, ненужность многих движений, которые совершали и партийные функционеры, и работники КГБ, и сам Горбачев, обладавший как президент СССР и генсек КПСС неограниченной властью. Власти у него, между прочим, было больше, чем у Сталина, а действия же были механическими, суетливыми, бездумными, как у директора сельской библиотеки, которого посадили в государственное кресло. «Так бегает и хлопает крыльями обезглавленная курица», — отметил Шебаршин, оценивая его действия.

Восемнадцатого августа, после обеда — примерно в три часа дня, — на рабочем столе Шебаршина в «Лесу» зазвонил кремлевский телефон. День был воскресный, такие высокие звонки в выходные дни бывают редко, так что ждать чего-либо хорошего от внезапного телефонного «зова» не следовало.

Так оно и оказалось.

Звонил Грушко, первый заместитель Крючкова, передал приказ шефа:

— Владимир Александрович распорядился привести в боевую готовность к двадцати одному ноль-ноль две группы «Вымпела», по пятьдесят человек в каждой, с транспортом.

«Вымпел», или ОУЦ, — спецназ разведки, именуемый Отдельным учебным центром, — это боевое подразделение, которое малым составом может взять большой город, хорошо выученная воинская часть, предназначенная, между прочим, для «действий в особых условиях за рубежом».

— К двадцати одному ноль-ноль, а сейчас уже четвертый час, воскресенье, — озабоченно проговорил Шебаршин. — И какое будет задание?