Книга Игра в Иную Реальность. Хранитель - Александра Крючкова

* * *

В Париже я встречаюсь с министром культуры Франции, дарю ему свои книжки. Выступаем мы много, в том числе в Россотрудничестве. В один из дней на наш стенд заходит Виктор Ерофеев с ТВ. И сразу же спрашивает: «Здесь должна быть Алиса, где она?» Все расступаются. Я подхожу, здороваемся.

– Мне много про вас восхищённо рассказывали. Подпишите свои книги.

У нас есть общие знакомые, помимо тех, кто ему про меня говорил. Я хорошо знала его личного переводчика на итальянский, Марко Динелли. Когда-то. В какой-то другой жизни.

ТВ снимает наш разговор и моё подписывание книжек.

– Встретимся в Милане, Алиса. Вы же едете в Милан?

По вечерам я блуждаю по Парижу в одиночестве. Город, где жила папина мама, моя «французская» бабушка. Я всё время пытаюсь проникнуть в Нотр-Дам, но в это время он уже закрыт… Воланд сейчас снова в Москве… Говорят, там идёт снег… А когда я вернусь, он уже опять улетит.

«В Москве – за полночь… Сладко-сладко спишь… Моя душа – у Сены – стонет, стынет… Когда ещё приснится мне Париж так явно и отчётливо, как ныне?.. Уже закрыты двери в Нотр-Дам… Зачем я здесь?.. Но возвращаться ль снова туда, где пережиты сотни драм, где каждое – давно избито! – слово?.. Там шаг любой известен наперёд… Всё повторится!!! Жалкая окружность – петлёй – всё туже! И всё дальше от… Всё ближе – превращение в ненужность… Ни здесь покоя нет душе, ни там ему не быть! Как, впрочем, и прощенью… – Так символично заперт Нотр-Дам, и сон, что видишь ты, – к невозвращенью…»

В Милане я знакомлюсь с Евгением Борисовичем Рейном. Протягивая ему свою книгу с наглым названием, где фигурируют имена Цветаевой, Ахматовой и моё через запятую, я ещё не знаю, кто он. И когда узнаю, мне становится стыдно. Его жена Надежда, предъявляющая очень высокие требования к уровню стихосложения, пролистывает мою книжку и внезапно произносит: «Жень, а стихи-то ничего…» Потом мы будем иногда общаться. Надежда, зная о том, что мне сложно звонить людям, скажет: «А ты нам пиши, Алиса… Sms-ками…»

Знала бы она, что и с sms-ками после знакомства с Воландом у меня напряжёнка…

По вечерам мы с Виктором Ерофеевым, который ведёт семинары по прозе, сидим в баре на вилле (практически во дворце) миллионера, который нас туда всех и пригласил, и обсуждаем современную литературу. Ерофеев спрашивает о моём романе про Иную Реальность, предлагает прислать почитать какую-нибудь главу на выбор. Я думаю: может, про Воланда? Но потом решаю, что для Воланда – слишком много чести…

Рейн ведёт у нас семинар по поэзии, по итогам которого объявит меня победителем, за что мне прилюдно пообещают бесплатно издать книгу «Мои любимые стихи», она выйдет осенью. Победа в Милане станет для меня бесценным подарком.

Но это случится завтра, а сегодня мы едем на весь день в Венецию вместе с Рейнами. И первым делом экскурсовод предлагает нам посетить кладбище, где похоронен Иосиф Бродский, друг Рейна. Кладбище находится на небольшом островке не так далеко от Сан-Марко.

Мы садимся на катер и плывём в левую сторону. Внезапно меня передергивает – я вспоминаю свой сон. Лодка от Сан-Марко плывёт к противоположному острову, но я же знала во сне, что дальше она поплывёт НАЛЕВО. Будто кто-то решил показать мне то место, где меня похоронят. Или уже когда-то похоронили в прошлой жизни?

Мы приплываем на остров-кладбище. Тишина. Светит солнце. Весна. Прямо как в том сне… Я медленно иду вслед за группой к могиле Бродского, пытаясь почувствовать «то место». Здесь три части – православная, католическая и протестантская. И много стен с ячейками для праха. И обычные памятники на земле. «И достаточно свободного места…» – почему-то проносится вдруг.

Мы возвращаемся на Сан-Марко. Группа продолжает экскурсию с местной жительницей, а я прошу их разрешить мне погулять в одиночестве.

Ни облачка… Светит солнце… Весна…

Я брожу по узким улочкам, пересекая мостики, фотографирую голубя, одиноко прогуливающегося по одному из них… Я знаю здесь каждый поворот, каждый мостик, я безумно люблю этот город…

Вечером мы встречаемся на причале у Сан-Марко. Пока ещё не все собрались, я прошу пофотографировать меня на загадочном месте – у лодок с видом на противоположный остров.

«Ты права, мама… Сны обманчивы… Мой сон – всего лишь сон… Воланд не имеет к нему никакого отношения… Как, впрочем, и я…» – размышляя, отпускаю своё прошлое, одновременно разглядывая противоположный остров, на котором ни разу так и не побывала.

Жаль только, не подарила Воланду икону Святого Георгия Победоносца… Но зачем она ЕМУ?

Экскурсовод зовёт нас зонтиком – пора возвращаться.

Я подхожу к ней и, внезапно для себя самой, спрашиваю:

– А что это за остров, там? Как он называется?

Экскурсовод поворачивается сначала к острову, потом ко мне и произносит:

– Это остров Святого Георгия… Там находится Собор Святого Георгия… А почему вы спрашиваете?

* * *

«Будешь здесь проездом – позвони… На скамейке той, у Патриарших, обмани их, Воланд, обмани! Пусть считают без вести пропавшей… И в раю теперь уже не ждут, и земля пока не принимает… Кто ещё посмеет дать приют девочке, что под Луной летает? Всё сгорело, только едок дым, – позабыть бы всех любимых лица! Чёрной кошкой – вдаль по мостовым, прочь из трижды проклятой столицы! Стоит ли напрасно горевать да со дна вытаскивать на сушу? Я давно хочу тебе продать никому не нужную здесь душу…»

Глава 9

Январь 1989. Москва

За окном – волшебная рождественская сказка.

Во мне – бездонная чёрная пустота.

Мы приезжаем с бабушкой на дачу и от нечего делать идём к её родственникам, которые живут здесь круглый год в небольшом стареньком деревянном домике за железнодорожным переездом.

Мы сидим за столом, моя бабушка рассказывает про похороны мамы, а бабушка Шура разливает чай из самовара, потом достаёт пряники и, после многочисленных вздохов, начинает делиться последними новостями. Я думаю о маме и почти ничего не слышу.

– Вчера вот отмечали девять дней соседу, – баба Шура показывает рукой в окно на дом слева. – Внезапно умер. Сердце… А так всё по-старому…

Я не знаю её соседей. Ни слева. Ни справа… Но мне жаль. Не соседа жаль. Его родных. Он теперь проснулся во сне. А они этого не знают, переживают, плачут, считают, что он действительно умер.

Я думаю о маме: как она там? Как теперь мне жить без неё? Вообще, зачем люди здесь живут? Чтобы уйти туда? В сон? Они же из него и приходят. Из сна. Зачем они сюда являются? Во сне нет такой боли, как здесь. Можно мгновенно делать и получать всё что угодно. А здесь – нельзя. Даже чтобы добраться до дачи, сначала нужно дойти до метро, потом доехать до вокзала, купить билет на электричку и снова ехать, ехать, ехать… Здесь всё сделано кем-то слишком сложным, запутанным. Мир – огромный загадочный лабиринт. Человека забрасывают в него из сна, как слепого котёнка. Он рождается, и ему нужно учиться жить по земным правилам – ходить, говорить на каком-то языке, заканчивать школу, институт, работать, чтобы зарабатывать деньги для подкормки тела, и так далее… Зачем это всё, если рано или поздно, но итог – одинаков для всех – возвращение в сон?