Книга Только ждать и смотреть - Елена Бочоришвили

Небольшая пауза, как вдох и выдох. Судьба давала ему еще один шанс, последний. Назад, в комнату! Назад! Но мсье Киселев замешкался, ему было неловко повернуться к женщине спиной…

Тут на балкон вышел ее муж. Мсье Киселев видел его дважды в жизни, и оба раза этот человек был в белой пижаме. Мсье Киселев сказал что-то насчет погоды и поставил ногу на порог. Но она закричала, уже истерично: “Подождите, подождите!” – и забежала в свою комнату еще на минуту.

Как много раз он вспоминал эту роковую встречу! Ведь была же мысль – странная, если задуматься, – побросать свои вещи в большой чемодан, и вперед! Самое время! Воспитание не позволило, погубили его его хорошие манеры. Старый русский интеллигент, старый класс.

Женщина выбежала на балкон – маленькая, худенькая, бледненькая, глаза с косинкой, рот – щель для писем… Она бросила в него букет цветов. Он наклонился, подобрал цветы, поблагодарил и ворвался назад в свою комнату. Надо было уехать, вот что! Он потерял бы один концерт, а не жизнь!

Мсье Киселев ненавидел цветы. Когда к его ногам бросали букеты, он всегда отбрасывал их назад в зал. Если доставляли к нему в уборную – раздаривал всем подряд. Ни одного дня в жизни он не провел рядом с цветами, только когда был ребенком, вместе с маменькой на даче, а вокруг, на полях, цвели цветы всех цветов. Он всегда покупал букет по дороге на кладбище. Цветы в букете – это для мертвых, а для живых – цветы там, на полях.

Как-то сразу, внезапно, он почувствовал недомогание. Запершило в горле, заболела голова. Он хотел позвонить и отправить цветы куда-нибудь, но представлял, как букет проносят мимо нее по коридору, словно мертвеца. Неловко. Он вынес букет в ванную комнату, поставил в напольную вазу. Может, у него появилась аллергия, кто знает. Он промаялся в комнате до вечера, слонялся из угла в угол. Ему становилось все хуже. Хотел принять ванну, но куда там – цветы! Наконец, он набрался храбрости и позвонил вниз, чтоб прислали человека. Букет завернули в простыню – ей-богу, как мертвеца! – и унесли. Но запах остался. И лучше не стало.

Утром, после бессонной ночи, он спустился вниз на завтрак. Он ел свое неизменное яйцо всмятку в одиночестве, в тишине. Он бежал из номера, не хотел там есть. В комнате стоял запах мертвых цветов. И вдруг опять она! “Мсье Киселев, ваши знакомые хотят разделить с вами завтрак, вы не против?” Какие знакомые, он даже их имен не знает! Конечно, он против! Но как сказать? Люди без класса – это те, в чьем присутствии ты чувствуешь себя неловко и теряешь слова. И вот они уже входят. Он – снова в белой полупрозрачной пижаме, она – в черном вечернем туалете, с утра. Он помалкивает, она не умолкает. Она вегетарианка, не ест яиц, молоко, сметану, не любит рыбу. Он ест только куриное мясо, только куриное! Но зачем мсье Киселеву все это знать?! Она работает медсестрой в какой-то начальной школе. Страдает. Родители не понимают детей. Вы знаете, от чего у детей бывает ангина? Они хотят рассказать что-то родителям, а те не хотят слушать, слова застревают в детском горле, и вот она, ангина!

Надо было встать и выйти. Бросить на стол салфетку. Вжик – как косой с плеча! Отец Филиппа бы не замедлил. Слава ему, герою, слава. Надо было ловить эти сигналы – женщина знает, как возникает ангина! Надо было бежать!

Мсье Киселев сослался на легкое недомогание и попытался подняться. Тут она бросилась ему на грудь, да, прямо так. “У меня есть прекрасное средство, абсолютно натуральное, там все из трав. Я всегда ношу его с собой”.

“Благодарю покорно, я, может, пошлю за врачом…”

“Что вы, ведь я медсестра!”

И потом достает желтый пузырек, залезает в него чайной ложкой, – вот, я сама приму ради вас, я всегда принимаю, когда мне неважно! Ам! А теперь вы – ам-ам? Он испугался, что она передаст ему ту же ложку, но она схватила другую, – я вам всего полложечки, смотрите, это не страшно! – и воткнула в него, убила наповал, как того быка.

И все.

Все! Голос – пропал! В горле – мертвая тишина. Конец! Карьера, дело… Партия Неизвестного в опере Верстовского “Аскольдова могила”… Да что там – всей жизни конец!

Красивой жизни – конец.

8

“Я был в прекрасной форме, вот что обидно!” – рассказывал потом мсье Киселев психотерапевту много лет подряд.

Голос появился где-то через две недели. Не голос даже – сипенье ржавой трубы. Однако забрезжила надежда. Он вернулся в Париж, он поехал в Милан. В Швейцарию, к какому-то знаменитому врачу. Так что же вы приняли, что там было, в этом средстве? Что за травы? А что за цветы были в букете? Как же лечить, если мы не знаем, от чего? Он разыскал ее адрес, он списался. Она отвечала сухо – это лекарство дала мне подруга, я напишу ей, спрошу. Назвала одну траву, потом другую. Да что вы, я все время это принимаю, там ничего опасного. Даже детям даем… Потом перестала отвечать. Он плакал, плакал каждый вечер. Жизнь. Жизнь под откос! Не ешь ничего лишнего. Не пей. Не кури. Перед концертом надо выспаться. Помни, что ты певец. Дело – это главное!

Он никогда не думал о себе – я счастлив! А ведь был! Почему мы понимаем это, только глядя назад?

Прошло года три-четыре, в мучениях, в пустых надеждах, в слезах. Врачи, упражнения, психотерапия. Ничего не помогло. Наконец один из докторов спросил его – а сколько вам лет, мсье Киселев? С годами ведь голос слабеет, а иногда пропадает совсем. Будто ему все приснилось – страшная женщина в черном платье, ее муж в белых ползунках. Может, голос действительно пропал оттого, что певец постарел? Когда Филипп встретил его, в ресторане, мсье Киселев думал, что приехал в Ниццу последний раз. Без дела нет жизни. Погулять напоследок, а потом…

Почему-то захотелось рассказать все Филиппу сразу же, во время первой встречи. Есть же люди, которые располагают к себе с самого начала – непонятно как. “Знаете, вот здесь, на этом месте, я позволил себя убить. Да, роковая женщина, судьба”. Мсье Киселев не рассказал потому, что ему показалось – мальчик и так все понял, без слов. Как он ни о чем не спросил! Откуда в нем – молодом, необразованном, деревенском, – такой класс?

Никакая терапия не спасла бы певца от пистолета. Но вот Филипп…

– Мс-сье Кис-се-лев! Я-вас-с-сра-азу-узнала! – кричал Филипп женским голосом. И швырял к его ногам веник, как букет.

Мсье Киселев – ах, надо было наложить побольше грима! Вы бы меня не узнали!

Филипп, сведя глаза на переносице, – я-о-вас-с-с-слы-ха-ла-еще-в-Ми-ла-не!

Мсье Киселев – о, вы бывали в Милане? Не сразу скажешь!

Филипп – к-как-ж-жаль-что-нас-не-бы-ло-на-кон-цер-те!

Мсье Киселев – да я этого вовсе не заметил…

Потом появлялся муж и объявлял важным голосом, что он ест только куриное мясо! И делал движения локтями, изображал петуха. И потом, чуть позже, развязка – ам-ам!

Конечно, жизнь – театр. Мы то плачем, то смеемся.

9

…А ведь на одном месте задерживаться не любил! Нет! Говорил себе, смеясь, потому что был молод, – так-вс-с-ся-ж-жизнь-п-прой-дет! Иногда бежал по огромному залу ресторана, в шесть окон, и замечал мимобегом – деревья в багряном цвету. И бежал дальше, спешил. Или шел утром с базара, нес в корзинке свежие фрукты и гвоздики на длинных ножках. Туман. Вступишь на мост – не видно другого конца. Пар поднимается над рекой, цепляется за стенки домов. Вот и весна. Париж, Париж, завтра опять рано вставать.