Книга Последний герой нашего времени - Владимир Контровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И всё-таки совесть покусывала: он колебался. Конец его колебаниям положили слова Юли: «Если бы ты не выжил, я бы тоже…». Он понял, что она сказала это всерьёз, и решил молчать – ради неё и ради их будущего: то, что после выздоровления Свиридова они будут вместе, ни у кого не вызывало ни малейших сомнений.
Кроме Юли, приходили и другие посетители. Зинаида Матвеевна, успокоившись за сына, вела борьбу за получение страховки и была близка к успеху – энергии ей никогда было не занимать. Она жила в Комарово, отвергнув предложение будущей невестки переехать к ней – у Юли была квартира на Васильевском острове, оставшаяся от родителей, погибших в автомобильной катастрофе. «Что я, бездомная?» – безапелляционно заявила мать, и Алхимик не стал настаивать, оберегаю Юлю от чересчур тесного общения с будущей свекровью – ещё успеется. Приходила Аня, бледная и осунувшаяся, – дела у неё шли неважно, однако она по-прежнему храбрилась, всё ещё пытаясь что-то доказать себе и другим. Свиридов переживал за дочь и дал себе слово по выходу из больницы заняться её судьбой, надеясь на помощь Юли – девушки были почти одногодками. Регина не появилась ни разу, но Алхимик отнёсся к этому равнодушно: была и сплыла, и говорить больше не о чем.
Приходил Никодимов, рассказывал о делах в институте и заверял, что возвращения «уважаемого Александра Николаевича» все ждут с большим нетерпением, и что его место начальника лаборатории молекулярного синтеза остаётся за ним. Но когда Свиридов задал ему вопрос о новых разработках, Никодимов помрачнел, из чего Алхимик сделал вывод, что далеко не всё так радужно, как расписывал ему Антон Степанович, и что проблем в НИИ по-прежнему выше крыши.
И приходил Кулибин. Они долго молчали, а потом старый механик тихо спросил:
– Рванула твоя машина времени, Николаич?
– Рванула, Георгий Иваныч, – так же тихо признался Свиридов. – Только говорить об этом, сам понимаешь…
– Понимаю, не маленький, – Кулибин с достоинством кивнул. – Сергеича жалко – толковый был мужик.
– Толковый, – согласился Алхимик. – Был…
– Да, – задумчиво проговорил Левша, – такие дела… А только вот что я тебе скажу, Александр Николаевич: понадобится тебе новый агрегат, ты мне только скажи – сделаю. И не отойду от него, пока работать он не будет безопасно, ты так и знай.
– Спасибо, Георгий Иваныч.
– Ну, бывай, Алхимик, – поправляйся.
После ухода Кулибина Свиридов лежал и думал: почему же всё-таки произошёл этот взрыв? Он думал об этом и раньше, благо времени у него было в избытке, но слова старого механика разбередили ему душу и одновременно сработали как катализатор: мало-помалу в мозгу Свиридова выстраивалась логическая цепочка, пригодная для рабочей гипотезы.
«Энергия времени… Но пространственно-временной континуум един… Мой аппарат нарушил баланс: я отбирал для синтеза энергию в определённой точке, и её плотность в этой точке снизилась. И что дальше? А дальше – к „точке прокола“ континуума потекла энергия пространства-времени с других участков, и в итоге „прокол“ схлопнулся: взорвался. Наше счастье, что машина была маломощной: если бы я увеличил её производительность на пару порядков… Верно сказано: прячьте спички от детей, особенно от шустрых и смышлёных… Так что мы пока погодим ваять новую „драконью голову“ – это дело обмозговать нужно».
Он выписался из больницы, когда по карнизам уже вовсю стучала вешняя капель. Чирикали воробьи, и светило солнце, и Юля была рядом, и жизнь снова казалась прекрасной и удивительной, и не хотелось думать ни о чём плохом.
…Он ещё не знал, что «виртуальная бомба» Василия Зелинского взорвалась, и что взрыв её не остался незамеченным. Александр Николаевич Свиридов по прозвищу Алхимик строил грандиозные планы и не знал, что не успеет их осуществить: время истекало, и Обвал уже навис над головами обитателей планеты по имени Земля.
Чёрная туча, беременная грозой, затянула полгоризонта, придавив своим раздутым брюхом притихший город. В её тёмной утробе погромыхивало и посверкивало, обещая вот-вот разразиться громом и молниями и напомнить людям, кто они есть на этой земле.
Занятый своими чрезвычайно важными делами человек двадцать первого века редко смотрит в небо и не испытывает мистического трепета перед мощью стихии, но видевшие эту угрюмо наползавшую тучу невольно ощутили странное. Слишком зловеще выглядела эта чёрная стена, и было что-то роковое в её тяжёлой поступи, словно не грозовое облако плыло по небу, гонимое ветром, а лавина раскалённого пепла, извергнутого притаившимся где-то на краю земли исполинским вулканом, летела на мир, обещая ему мрачную участь Помпеи.
Обвал, в отличие от явлений природы, не сопровождался никакими впечатляющими спецэффектами: внешне он начался почти незаметно. Незримо лопались радужные мыльные пузыри высокодоходных инвестиционных фондов, бесшумно рушились многоступенчатые пирамиды, сложенные из перепродаваемых кредитов, неосязаемо истаивали рыхлые сугробы банковских счетов. Перегретая экономика окуталась клубами прорвавшегося вонючего пара – змея, пожиравшая собственный хвост, поперхнулась в самом разгаре этого увлекательного занятия. Как-то очень неожиданно выяснилось, что заманчивая цифирь прибыли – это блеф, что весь «цивилизованный» мир живёт в долг, который нечем отдавать, и что гламурный красавец финансовый капитал давно изменяет своей законной супруге промышленности с эффектной куртизанкой спекуляцией, и подцепил в процессе адюльтера трудноизлечимую болезнь инфляцию – какой скандал в благородном семействе!
Привычные ориентиры зашатались, грозя рухнуть, и обыватель, приученный жить по схеме «Зарабатывай деньги (как можно больше денег!), трать их в своё удовольствие (как можно больше трать, ведь твои потребности безграничны!), слушай, что тебе говорят (и не сомневайся!), и ни о чём не думай (ни в коем случае не думай!)», хватался за голову: откуда такая напасть? Экономисты несли с умным видом наукообразную чушь, нафаршированную терминами «рецессия-депрессия-стагнация-коллапс», а респектабельные политики обличали «бессовестных спекулянтов», искали стрелочников и козлов отпущения и бормотали что-то невнятное о «капитализме с человеческим лицом».
А режиссёры всего этого спектакля оставались в тени, чутко отслеживая ход событий и не допуская никаких отклонений от сценария. Наперекор объективным предпосылкам и недавним прогнозам доллар, подпитываемый государственными субсидиями, рос, порождая смутные надежды – а ну как всё ещё обойдётся? – и люди торопливо переводили в доллары все свои сбережения, не желая верить, что в один не самый прекрасный день эти доллары превратятся в никчёмные бумажки. Люди привыкали к растиражированному средствами массовой информации словосочетанию «глобальный кризис» (на который так легко и просто можно списать всё, от неумения до преступления), как привыкают к ноющей, но терпимой боли. И мало кто видел, что происходит за дымовой завесой пресловутого кризиса.
Тотальный передел мировой собственности шёл полным ходом. Ряды официальных миллиардеров, удостоившихся чести быть занесёнными в список журнала «Форбс», редели, как маршевая рота, попавшая на открытом месте под прицельный огонь снайперов. В первую очередь отстреливали (пока ещё не в прямом смысле слова) «чужих» – индийцев, китайцев, русских, – которым никто не собирался уступать место на вершине строившейся веками пирамиды реальной власти. И обдумывались варианты хирургического вмешательства в ход болезни – исключительно с целью скорейшего излечения, и никак иначе, – и с этой целью нажимались все болевые точки планеты.
