Книга Призраки Гойи - Жан-Клод Карьер

На самом деле ценой всяческих ухищрений, подробности которых нам неизвестны, вероятно, в обмен на какие-то другие услуги, Лоренсо добился отсрочки sine die[21]казни отца Игнасио. Таким образом, он сдержал свое слово, но, разумеется, держал это в секрете. Зато на людях Касамарес, как заправский прокурор, смешивал бывшего инквизитора с грязью, выставляя его этаким исчадием ада. Не мог же он рассказать о том, что затем тайно спас ему жизнь.

К тому же Лоренсо надеялся, учитывая общее состояние дряхлого немощного старца, что тот вскоре умрет, и докучливый вопрос отпадет сам собой.

Гойя воспользовался моментом, когда Генриетта вышла отдать распоряжения на кухне, и сказал Лоренсо, что пришел сообщить ему сногсшибательную новость.

— Это касается меня?

— Да. Но…

Гойя указал жестом на дверь, ведущую в кухонные помещения, и детей, сидящих за столом.

— Неважно, — ответил Лоренсо. — Они не говорят по-кастильски.

— Это по поводу Инес, — сказал Гойя.

— Иди сюда.

Он сказал детям, что сейчас вернется, и увел художника в соседнюю комнату, в кабинет. Даже не присев, он спросил:

— Ну, и что там по поводу Инес?

— Я видел ее дочь.

— Ее ребенка?

— Нет, ее дочь. Ей лет семнадцать-восемнадцать. Я ее видел.

— Ты с ней говорил? Она тебе сказала, что она — дочь Инес?

Гойя попросил повторить вопрос, который он не понял, и ответил:

— Нет-нет, мы не говорили, просто я ее узнал. Девушка — вылитая мать в ее возрасте. Я ее узнал. Я в этом уверен. Вылитая мать.

И тут Генриетта, жена Лоренсо, открыла дверь и спросила с улыбкой, о чем секретничают мужчины.

— Ни о чем особенном, — ответил Лоренсо по-французски. — Это касается музея, о котором я тебе говорил. Перечень картин. Мы должны сегодня же его закончить.

Он призвал Гойю в свидетели того, что говорит правду. Художник, который ничего не понял, кивнул головой, глядя на Генриетту.

— Не болтайте слишком долго, — сказала женщина. — Кофе уже на столе, вас ждут.

— Мы сейчас придем, — пообещал Лоренсо.

Она ушла, закрыв за собой дверь. Касамарес тотчас же спросил у Гойи:

— Ты уверен в том, что говоришь?

— Кому же быть в этом уверенным, как не мне. Зрительная память никогда меня не подводила. Вчера вечером я порылся в своих старых эскизах и нашел Инес в ее возрасте, гляди.

Художник достал из кармана старую тетрадь и показал давние беглые зарисовки Инес, наброски к портрету девушки, который он тогда писал, в анфас и в профиль. На двух-трех эскизах у юной Инес были ангельские крылья. Казалось, она смотрит на землю сверху, мило улыбаясь при виде удручающего зрелища.

Лоренсо рассеянно и быстро просмотрел этюды с изображением Инес — их было не меньше двадцати. Он тоже, конечно, ее узнал.

Гойя прибавил, что его помощник, вероятно, был прав. Женщина говорила о ребенке, потому что ее жизнь остановилась в один из тех дней, много лет назад, когда в тюрьме у нее отняли новорожденного младенца. Она не могла себе представить, что этот ребенок, эта малышка выросла, стала взрослой.

Художник объяснил Лоренсо, водя карандашом по старинным рисункам, что у обеих женщин — одинаковые надбровные дуги, скулы, носы и подбородки. У него возникли сомнения лишь относительно цвета глаз девушки. Возможно, ее глаза темнее, чем у матери, — он помнил их светлыми. Волосы девушки были прикрыты шляпой. Он видел их только мельком. Кажется, они были черными.

— Эта девушка, — спросил Лоренсо, — где ты ее видел?

— Где я ее видел?

— Да.

— Здесь, в Мадриде.

— Где именно, в Мадриде?

— В садах, вместе с другими.

— Что она делала в садах?

— То же, что другие.

Лоренсо несколько мгновений хранил молчание. Он без труда понял, на что намекает Гойя. Стало быть, эта девица была в садах. Именно там ее можно увидеть, поговорить с ней и выбрать ее. В садах. Она — живой товар, доступный для всех.

То же, что другие. Внезапно из глубин его памяти всплыла давняя картина вместе с неприятными запахами, связанная с одним вечером в Сарагосе, у реки, где его подцепила местная проститутка. Это было уже очень давно, пожалуй, не меньше двадцати лет тому назад.

Генриетта постучала в дверь и заявила, что кофе стынет.

— Да-да, идем! — воскликнул Касамарес, повысив голос.

Он наклонился к Гойе и спросил его с деланным безразличием:

— Ты, случайно, не знаешь, как ее зовут?

— Как ее зовут?

Гойя не подозревал о поездке Лоренсо в монастырь святой Лусии и о его встрече с монахинями, которых он расспрашивал. Касамарес ничего ему не рассказывал. Как же, тайная миссия.

— Кажется, ее зовут Алисия. Я спрашивал у дуэньи. Она назвала это имя.

— Алисия?

— Да, так мне показалось.

Лоренсо еще немного помолчал. Он пристально смотрел на Гойю, в то же время думая о другом. Выдержав паузу, он спросил:

— Чего же ты от меня хочешь?

— Скажи мне, где Инес.

— Зачем?

— Я хотел бы разыскать дочь и привести ее к матери. Это единственное, о чем она просит. Только это может ей помочь.

Касамарес попросил художника не беспокоиться. Он, дескать, понимает Гойю, обещает ему этим заняться и первым делом встретиться с дочерью Инес. Какая удача, пробормотал он. Мужчины не обмолвились и словом о том, что Лоренсо, как утверждала Инес при встрече с ним, возможно, отец Алисии. Безусловно, оба об этом думали. Но пока что, с обоюдного молчаливого согласия, они решили не упоминать об этом.

— Вставай, — сказал хозяин, поднимаясь, — пошли пить кофе.

15

Лоренсо встретился с Гойей двумя днями позже. Он выяснил, в какой именно из аллей садов художник видел проститутку, которая, быть может, была дочерью Инес. Ту самую Алисию, чье имя совпадало (но об этом он умолчал) с тем, что семнадцать лет тому назад было внесено в книги монастыря святой Лусии, с именем девочки, присланной из Мадрида по приказу Конгрегации в защиту вероучения. Да еще эти слухи, что она якобы дочь одного из высокопоставленных лиц ордена.

Все мысли Лоренсо были сосредоточены на этой давней слабости, плоды которой ему приходилось теперь пожинать. Он вспоминал Инес с ее нежностью, страданиями, страхом и одиночеством, о том, как они сблизились благодаря молитве в темной холодной келье, как она села к нему на колени, на подол монашеской рясы в поисках защиты, как он схватил ее и, не встретив со стороны девушки ни малейшего сопротивления, неосторожно лишил ее девственности.