Книга Первые опыты - Меган Маккаферти

Но моя вновь приобретенная известность не меняет того, что я стала изгоем среди своих друзей, и мне теперь не с кем сидеть в кафетерии. Сейчас я провожу перерывы на обед с тренером, пытаясь восстановить свою ногу после травмы. Мой отец и тренер Килли находятся под впечатлением моей воли к победе. Ха! Лучше уж терпеть боль на тренажере, где я поднимаю ногу, чем сидеть весь ленч с группой псевдодрузей.

Я знаю, мне следовало бы трепетать от радости, что у меня такой успех.

— Да здравствует революция! — как говорила Хай в то время, когда она для меня еще была Хай.

Еще я не могу не думать об одном человеке, который, очевидно, не читал ее. Единственный человек, на которого я не произвела никакого впечатления. Человек, который вдохновил меня на написание этой статьи.

Тридцатое октября

Титаник, черный «кадиллак» 70-х годов замедлил ход и остановился на обочине как раз передо мной, когда я хромала домой из школы. Владелец привязал искусственный цветок к антенне, чтобы побыстрее найти машину на парковке перед торговым центром. На бампере наклейки: «НАЖМИ НА ГУДОК, ЕСЛИ ТЫ ЛЮБИШЬ СВОИХ ВНУКОВ И СЕКСУАЛЬНОГО ДЕДУШКУ». Пять совершенно новеньких бейсбольных кепок лежало вдоль заднего стекла, с гордостью красуясь, как на выставке. Из-за солнечных лучей, падавших на окна, было невозможно рассмотреть, кто был внутри, но я ждала, что голова в синей кепке высунется из окна и спросит дорогу к местному автосервису.

— Привет, дорогая! Тебя подвезти?

— !!!!!!!

— Я сказал, тебя подвезти?

— !!!!!!!

Я думала, Маркус уедет. Но он стоял, высунув голову из окна, ожидая ответа.

— Ну я живу меньше чем в трехстах метрах отсюда. Форест Драйв, 12.

Пауза.

— Поэтому меня не надо подвозить.

Еще пауза.

— Но ты бы хотела этого? — спросил он.

Боже, хотела ли я этого?!

Он знал об этом. Он склонился над передним сиденьем и открыл мне дверь.

— Залезай, я хочу поговорить с тобой. Я буду ездить кругами, если мне придется.

Счастье! Радость! Счастье! Радость! Счастье! Радость!

Так как я никогда не увижу спальню Маркуса, то опишу салон автомобиля, который помогает понять его характер.

Машина Маркуса. На кожаном сиденье были разбросаны пустые пачки сигарет «Мальборо», скатанные бумажные шарики из записной книжки. И не менее четырех больших измятых пластиковых стаканов из-под коктейля. Соломинки с засохшими капельками карамели валялись смятыми на заднем сиденье. На переднем сиденье среди скомканной бумаги виден крохотный кусочек, величиной с сантиметр с напечатанными буквами ROJA, шрифт сразу же узнаваемый, как в слове TROJAN, написанном на упаковке презерватива.

Заключение:!!!!!!

Он сгреб мусор. Если бы даже и заметил кусочек от упаковки презерватива, то не подал бы вида.

Я без труда села в машину. Для ноги было много места. Я положила рюкзак на сиденье между нами и захлопнула дверь, так что бутылка в форме желтой пальмы с освежителем воздуха качнулась в сторону. В машине запахло кокосами, пляжем, маслом для загара и загорелыми телами.

Маркус ничего не говорил, когда вел машину. Я чувствовала, что мне надо прервать молчание. Поэтому я сказала первое, что мне пришло в голову:

— Хм. Хорошая машина.

— Я люблю эту машину.

— Правда?

— Да, она принадлежала одному прикольному старику из приюта, — сказал Маркус.

Я работаю в доме престарелых.

Я чуть не сказала, что знаю об этом, пока не вспомнила, что предполагается, что я не могу об этом знать.

— Правда? — удивилась я.

— Да, хотя он сейчас, должно быть, умер, — сказал Маркус.

— Да. Жаль.

— Жаль, — ответил Маркус. — Он оставил мне эту машину.

— Здорово.

— И автомагнитолу с дисками.

— Правда?

— Вот почему я так люблю эту машину, — сказал он. — В ней зримые атрибуты старости.

Я громко засмеялась. Эта самая смешная вещь, которую я слышала в жизни. В ней зримые атрибуты старости. Вдруг мне пришло в голову, что мы с Маркусом и правда говорим. Реальный разговор между двумя людьми. Я почувствовала, что меня бросило в жар.

ROJA — красный по-испански.

С тех пор как мы пошли в школу, шесть лет из восьми я сидела за партой перед Маркусом Флюти. Если он не тряс сзади мой стул, то протягивал ноги в проход, так что я всегда видела ступни его ног: без носков, в спортивных туфлях бледно-голубого цвета, с дыркой около большого пальца ноги на той туфле, которая была ближе ко мне. На левой ноге на носке резиновая подошва отклеилась, поэтому, когда он топал ногой, верхняя часть приподнималась вверх и образовывалась дыра, напоминавшая рот у куклы из кукольного театра.

Сидя рядом с ним в «кадиллаке», я подумала, что это, может быть, единственная возможность, представившаяся мне, посмотреть ему в глаза первый раз в жизни и вот что я увидела: прическа — рыжевато-красный ежик на голове, никаких рыжих кудрей; кожа на носу стала лупиться, две тоненькие линии около рта.

Он коснулся пальцем моего плеча, и я невольно вздрогнула. Мы уже были около моего дома.

— В двенадцать, хорошо?

— Да, хорошо.

Он остановился и выключил зажигание.

— Я думаю, что уже давно веду себя как хороший мальчик, поэтому могу позволить себе поговорить с тобой, не вызывая подозрений, — сказал он, щелкая зажигалкой, то открывая, то закрывая ее.

— Угу. — Я стала покусывать губу.

— Мы бы могли поговорить о домашней работе. — Открыл-закрыл.

— Угу. — Опять покусываю.

— Показывать друг другу свои записи и сравнивать их. — Открыл.

— Угу. — Опять покусываю губу.

— Устроить учебное свидание. — Закрыл.

— Угу. — Кусаю. Кусаю. Кусаю губу снова и снова.

Маркус бросил зажигалку на заднее сиденье и повернулся ко мне лицом. Он сделал длинную паузу, так чтобы по мне пробежало электричество в ожидании чего-то и каждый волосок на коже встал дыбом. Но между нами ничего не произошло.

— Я никогда не читаю «Голос Чайки», потому что считаю ее дерьмом, — сказал он. — Мнение мое только укрепилось в этом, когда мой литературный труд был отвергнут.

Я знала об этом. Хэви-силок обнаружила, что Маркус не участвует в написании статей для газеты, поэтому дала ему тему о необходимости улучшения питания в кафетерии. Вместо этого он написал стихотворение под названием «Реквием по плохому кофе». Его не отдали в печать. Я знаю об этом, потому что Хэви-силок жаловалась мне на его непокорность. Мне, конечно, до смерти хотелось прочитать его, но Хэви-силок уже отдала стихотворение консультанту Маркуса, чтобы он положил его в личное дело.