Книга Кровь избранных - Кай Дзен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шань Фен сразу узнал гортанный, но правильный китайский выговор.
— Привет тебе, Ганс, и всяческого благополучия.
Парень не совсем понимал, что происходит, но, судя по всему, дело было плохо. Пистолет, зажатый в руке Дерюйтера, красноречиво говорил сам за себя.
— Я уж на это и не надеялся, но мы подошли к финишу. — Голландец невесело усмехнулся.
— Похоже на то. Только не могу уразуметь почему.
— А тебе и незачем понимать. Отдай сумку и иди своей дорогой. Больше я ничего не прошу.
— «… иди своей дорогой», — с горькой иронией повторил Шань Фен прозвучавшую фразу.
Податься молодому человеку было некуда, и весь смысл жизни теперь заключался в бумагах Хофштадтера. Для него отдать их или получить пулю в лоб представлялось одним и тем же. Шань Фен медленно снял сумку с плеча, чтобы успеть придумать, как поступить. Правая рука с надеждой ощупала карман куртки, где лежал «уэбли», но он сразу вспомнил, что накануне ночью расстрелял все патроны.
Дерюйтер все прочел по его лицу:
— И не думай, парень, он разряжен. Если бы вчера в порту я не выпалил в того придурка, мы бы с тобой тут не встретились.
Вот и прояснилась тайна загадочного ночного события. Голландец стоял в трех метрах: слишком далеко, чтобы броситься врукопашную, и чересчур близко, чтобы попытаться убежать.
— Давай живее, мне уже порядком надоела ваша страна.
— Куда же подевалось твое сочувствие к судьбе китайского народа?
Фраза прозвучала с изрядной долей сарказма, но Дерюйтер воспринял ее всерьез.
— Это уловка, чтобы повсюду находиться рядом с тобой и идти по следам записок профессора. Китай меня не интересует, а его жители и подавно. Я уже взял билет и скоро уеду отсюда.
— Сколько же времени все это длится? — Шань Фен тихонько шевельнул сумку, держа ее на вытянутой руке.
— О, задолго до того, как ты родился. И задолго до того, как мы все на свет появились. А здесь началось еще до того, как с тобой познакомился немец. Между нами велся своеобразный поединок, хотя Хофштадтер ни о чем не подозревал. Я почти жалел, что лишил его жизни и разбил сосуды, над которыми он столько трудился в провинции Аньхой. Когда же это было? Году в двадцатом?
Шань Фен вспомнил слова, произнесенные умирающим стариком: «Предали…» Тогда он посчитал виновным в убийстве Юань Чэ, которого сам кастрировал и прикончил той же ночью. И снова перед ним возник истекающий кровью профессор на полу грязной хижины. Смерть, не подобающая такому бескорыстному человеку — единственному другу, который всегда давал юноше все, ничего не требуя взамен. И темное красное пятно на груди…
— Да забери ты эти чертовы бумаги!
Он швырнул сумку в лицо Гансу, а сам инстинктивно прыгнул вперед, повторяя ее траекторию.
Китаец телом сбил с ног Дерюйтера, отведя дуло пистолета вниз. Оба покатились по земле. Прогремели два выстрела. Шань Фен попытался стряхнуть врага, но тот держал крепко, и они боролись, сцепившись, пока парень не уперся спиной в могилу матери. Тогда голландец придавил его к плите корпусом и прижал плечи одной рукой. В другой Ганс держал оружие, положив палец на курок.
— Ради чего?! — сдавленно прохрипел Шань Фен.
Дерюйтер чуть ослабил хватку, от которой глаза китайца вылезли из орбит, и взгляд Ганса на миг устремился к чему-то очень далекому.
— Ради Овна. Тебе все равно не понять.
Правой рукой Шань Фен нащупал какой-то острый предмет и молниеносно ударил им в висок голландца. Молодой человек и сам не сразу распознал стамеску, которой только что отодвигал могильную плиту. Теперь она торчала из черепа Дерюйтера.
«Спасибо, мама…»
Парень сбросил с себя умирающего врага. Жизнь покинула сознание Ганса, но все еще сотрясала тело последними судорогами. Китаец вывернул карманы Дерюйтера. Из них выпали кипа банкнот, пачка табаку и билет на пароход до незнакомого места под названием Роттердам.
Молодой человек чувствовал себя неуютно в пиджаке европейского покроя, купленном у старьевщика в каком-то закоулке порта. Ему хотелось казаться богатым китайским путешественником, а выглядел он все равно бедолагой, рванувшим за несбыточной мечтой. То есть тем, кем и был на самом деле.
В пять тридцать вечера лайнер дал прощальный гудок. Черная вода пенилась и вскипала под килем отплывающего «Вадер Оранж».
Шань Фену некуда было податься. Сейчас он считал себя обязанным только одному, давно умершему человеку. Этот долг в память о нем парень решил отдать.
Китаец потрогал кожаную сумку под пиджаком. Несколько часов перед отплытием он просидел, лихорадочно листая записи, и ничего в них не понял. Вот письма, адресованные семье, — другое дело. Мелкий красивый почерк с наклонными буквами, рука чуть дрожит, и в каждой строке — невысказанное вслух угрызение совести. Жены профессора уже нет в живых, а вот сын Дитрих должен получить от отца посмертный дар. Шань Фен понятия не имел, как доехать от Роттердама до Любека, но решил, что как-нибудь доберется.
Молодой человек обернулся и в последний раз посмотрел на родной берег — желтые огни исчезли во тьме. Лайнер увозил Шань Фена все дальше и дальше от Шанхая — единственного города, который он знал.
Ветер осенний,
В какой же ад
Я направляюсь?
В голове звучало хайку Кобаяси Иссы,[109]одно из тех, что Отару читал в молодости, когда наука еще не превратилась для него в единственное увлечение и он не стал посвящать все время только ей.
Теперь главное — вернуться в Японию. В маленькую страну, поставленную на колени, в исчезнувшую империю. Приехав туда, следует переговорить с нужными людьми, подмазать где надо и привести себя в порядок. У Хиро сейчас достаточно денег, чтобы довести до конца любой проект. Ему не хватает решимости. Стремительное развитие событий окончательно выбило его из колеи. Он утратил уверенность в себе: застарелые страхи взяли верх, и сразу вылезли наружу слабости. Внутри зияла пустота, не хватало сил даже на то, чтобы решить, каким путем вернуться домой. Выбор Отару пал на «Трен-де-лас-Нубес» скорее инстинктивно, чем по здравому размышлению.
Неподалеку от вокзала, среди пастухов и ребятишек, бродили несколько туристов. Хиро тревожила мысль, что среди них может оказаться агент Управления стратегических служб, и он прятал лицо под широкополой шляпой. К нему подошел мальчуган с облезлой собакой и о чем-то спросил. Застигнутый врасплох, японец со злобным раздражением его отогнал. Нервно поглаживая подбородок, Отару поджидал Фелипу, что стало уже в порядке вещей. Когда девушка пришла, он взял себя в руки:
— Мы еще успеем что-нибудь съесть и выпить перед посадкой.
