Книга Мефодий Буслаев. Первый эйдос - Дмитрий Емец

Предоставив Антигону самостоятельно отвечать испитым голосомна вопросы, где его мама, и отгрызать пальцы тем, кто пытался погладить его поголовке, Ирка прислонилась спиной к двери с надписью «Не прислоняться!».

Внезапно валькирия-одиночка ощутила сосущую тревогу. Онадаже оглянулась, как если бы кто-то мог напасть на нее со спины, из тоннеля. Нонет, в тоннеле никого не было. Лишь поезд болтало, и ползли куда-то толстыесвязки проводов. Понимая, что интуиция не могла сработать просто так, Иркапереключилась на истинное зрение и проверила весь состав. Все чисто. Лишь втретьем от конца вагоне обнаружился суккуб, прикинувшийся яркогубой блондинкойс непрокрашенными корнями волос. Суккуб старательно охмурял парня простецкоговида, который час назад впервые в жизни вошел в метро на «Комсомольской».

Ирка послала суккубу мысленное предупреждение, и тотмгновенно сник. На первой же станции он поспешил улетучиться, отделавшись отпарня телефоном общества любителей аквариумных рыбок, который сам, очень нежно,написал у него на запястье помадой, вместо черточек ставя поцелуйчики. Свалькириями суккубы благоразумно не связывались. Имели печальный опыт. Слишкоммного их отправилось в Тартар по бесплатному проездному билету, выписанномукопьями огненных воительниц.

Беспокойные, вечно в поиске, валькирии рыскали по городам ивесям России, старательно отправляя в небытие всех духов мрака, что встречалисьим на пути. Они не знали, что Лигул лишь посмеивался, узнавая о потерях.Сорняки на поле растут все равно быстрее, чем их пропалываешь.

«Нет, дело не в суккубе… В чем-то другом!» – подумала Ирка.

Ее снова кольнула тревога. Виски сжались от мгновенной боли.В стекле вагона, где прежде было лишь ее отражение, вспыхнуло лицо Буслаева. Заего спиной, там, где теснились быстрые тени, Ирка увидела еще одно лицо –повернутое вполоборота, затененное, недоброе, с сухо поблескивающими глазами.Ирка жадно всмотрелась.

– Дафна! – недоверчиво воскликнула она.

Воскликнула вслух, поймав на себе удивленный взгляд грузнойдамы. Ирка смутилась. Бесцеремонно растолкав пассажиров, к ней пробилсяАнтигон. Для большей устойчивости кикимор лез на четвереньках, и голова еговысунулась на уровне колена.

– Мерзкая хозяйка, наступи мне, пожалуйста, на голову!Ласты мне уже отдавили! – плаксиво потребовал он.

Взгляд дамы стал еще круглее. Она-то видела Антигонахорошеньким малюткой лет трех.

– Мерзкая… кто? – изумленно воскликнула она.

– А ты молчи, добрая и пушистая! Было б лучше, если б яназвал ее «мама»? – огрызнулся кикимор. – И вообще квакаю здесь я, аостальные подквакивают!

Лицо дамы стало медленно багроветь. Ирка примернодогадывалась, что за этим последует. Едва дождавшись ближайшей станции, оназацапала за ухо свою разговорчивую «дитятю» и быстро выволокла ее из вагона.Несколько секунд спустя мгновенная вспышка телепортации унесла их со станции.

– Надо встретиться с Мефодием! – решила Ирка.

* * *

– Сколько времени? – спросила Даф.

Меф повернулся к ближайшему дому, на миг закрыл глаза инашарил часы, скрытые от него двумя кирпичными стенами. Это только чайникукажется, что камень непрозрачный. На самом деле он прозрачнее стекла иболтливее ищущего работу пиарщика. Кроме того, камень никогда не лжет, чемвыгодно отличается от того же стекла, на которое только ленивый не наложитморок.

– Тысяча восемьсот пятьдесят шесть, – ответил Меф.Он всегда так говорил.

– Без четырех семь… Вот и этот день куда-топросвистел, – грустно заметила Даф.

– Вот уж нет. У большинства день сейчас тольконачинается. До этого времени все работали на дядю, а теперь спешат хлебнутьчуток жизни. На пути у них лучше не стоять – затопчут, – сказал Мефодий,кивая на ближайшее офисное здание.

Его двери вертелись, как револьверный барабан, с равныминтервалом выстреливая спешащих клерков. Чей-то невидимый многомудрый палецнажимал на курок. Клерки выскакивали, озабоченно смотрели на небо, точно надоску служебных объявлений, и с их лиц мало-помалу сползало выражение деловойколбасы.

– Избыточное потребительство – лучшая идея Тартара. Небудь его – Тартар потерял бы половину эйдосов. Не просто автомобиль, а самыйлучший автомобиль. Не просто телефон – а самый лучший телефон. Человек работаетна износ, сам у себя обгладывает дни, чтобы получить нечто лишнее. Плюет налюбовь, на мораль, на сегодняшнюю жизнь ради иллюзорных надежд великого«потом». Но «потом» – оно потому и «потом», что всегда «потом». Собака сможетдогнать свой хвост, лишь если кто-то сжалится и отрубит его, – сказалаДафна.

Меф засмеялся.

– Черный юмор у светлого стража – это уже кое-что. Годназад тебя передернуло бы от такого сравнения. Помнится, ты меня чуть не убила,когда я пошутил, что общество защиты песиков после банкета запинало одинокуюдворняжку, – заметил он.

Внезапно дарх налился тяжестью и потянул цепь вниз. Буслаевощутил себя псом, которого подцепили на веревку и волокут куда-то. СознаниеМефа подтопила чернота. В глазах замерцало. Мир смешался, раздробившись наосколки. Меф едва понимал, где он. Чувство пространства и времени исчезло.Остался лишь волчий голод. Но это был голод не его, Мефа, это был звериный иледяной голод дарха. Хотелось броситься на первого же прохожего и мечом,зубами, хитростью – чем угодно – выгрызть из него эйдос. Поддавшись искушению,Меф даже попытался нашарить взглядом этого прохожего, но перед глазами всепуталось. Он готов был ползти, надеясь хотя бы так, наощупь, вцепитьсякому-нибудь в ногу и сбить человека на землю.

Мефа то бросало в жар, то трясло от холода. И все это в однои то же время. Это было неописуемое чувство – чувство человека, которогозахлестнуло властью Тартара. Рядом из хаоса вдруг смешавшихся цветов выплылолицо Даф.

– Что с тобой?

Рука Мефа медленно потянулась к ее горлу.

– Меф! Что ты делаешь?

Прохладная ладонь коснулась его пылающего лба. Рука Буслаеваповисла. Ледяное кольцо разжалось. Спустя секунду Меф понял, что сидит наасфальте, прислонившись спиной к стене дома. Над ним наклонилась Дафна. Ееободряющие, дающие силу пальцы касаются его лба.

– Ну как, отпустило? – спросила она участливо.

– Да, – с трудом выговорил Меф. – На этот разсильнее, чем обычно… С каждым разом все сильнее. Когда-нибудь я могу сорваться.

– Я не позволю тебе сорваться!