Книга Мефодий Буслаев. Первый эйдос - Дмитрий Емец

– Мерзкая хозяйка! А ведь вы устроили ему сценуревности! – сказал он.

Ирка остановилась.

– Ты это мне? Сейчас будешь лопать печенье! –сказала она.

– Все-все! Молчу! Ой, у вас волосы дымятся!

* * *

Ирка успокоилась быстро. Ей потребовалось не больше пятиминут, чтобы разобраться, что эта Лена волнует Багрова не больше созвездияБольшой Медведицы. И даже, пожалуй, меньше, потому что звезды он любит. Еслиживешь на лодочной станции в Серебряном Бору, рядом с тобой вечно возникаюттакие Лены.

Все же Ирка была встревожена. Ей впервые пришло в голову,что она может потерять Багрова. И именно поэтому ей захотелось потерять егопрямо сейчас, немедленно, не откладывая в долгий ящик. Она повернула было обратно,чтобы выяснить все до конца, но опомнилась.

«А, неважно!» – подумала Ирка и выбросила Багрова из головы.Во всяком случае, на этот день.

Она решила вернуться в «Приют валькирий», но желаниятелепортировать в себе не обнаружила. Ирка впрыгнула в троллейбус. Толкавшийсярядом Антигон, чтобы не смущать никого своим запойным носом и ластами, натянулморок младенца.

– Девушка! Вы случайно задели ногой вашего брата!Бедняжка прямо скорчился! – укоризненно обратилась к Ирке некаяблагоухающая дама-цветок.

– Пните его еще раз! Сделайте человеку приятно, –разрешила Ирка.

Антигон только хрюкнул. Он уже просек, что от дамы-цветка,кроме охов, никаких конструктивных действий не дождешься.

Потолкавшись в пробке китовой тушей, троллейбус остановилсяу станции метро. В нос Ирке ударил гниловатый, пахнущий терпкой бомжатинкойзапах подземного перехода, сменившийся теплым и приятным, отдающим резиной ипластиком духом метро.

Проездного у Ирки не оказалось. Карточки тоже. В единственноеработающее окошко стояла длинная очередь. Ирка пристроилась в хвост и надолгозависла. С ней вечно так бывало. Она настолько благородно пропускала тех, ктобесцеремонно лез вперед – всех опаздывающих юнцов, потеющих мужиков и прочихпронырливых попрошаек, что под конец очередь начинала грызть ее, считаяизменницей корпоративным интересам.

«Таамаг бы сюда! Ее бы ты потолкал локотками. А потом сложилбы ручки и ножки в пакет и пошел домой!» – с досадой подумала Ирка, когда прямоперед ней к окошку протиснулся очередной нетерпеливый субъект. На его лысинехудожественно располагались три волосинки. Две из них стояли дыбом, что в миреусловностей могло означать богемную прическу.

Этот даже не выглядел особо наглым. Можно было легкоприструнить его, навлечь коллективный гнев очереди, но начались бы вопли,оправдания, писки, а бытовые разборки были Ирке глубоко противны. Онапредпочитала уступить, пусть даже уступка будет на ее моральной территории.

– Да будьте же вы понаглей, девушка! – с досадойсказали за спиной.

Ирка оглянулась. Увидела одинокое, жалкое, недоброе лицоженщины смазанных лет. На ее лице отражалось не негодование, как ей хотелось, алишь старая привычка чувствовать себя несчастной.

«Ты и сама хотела бы быть наглой, но не можешь. И проститьсебе этого не можешь», – определила Ирка. Ей стало неловко, и онапропустила вперед и эту даму тоже. Пускай на ее счету будет маленькая победа.Больше никто не влезал, и карточка на пять поездок была куплена.

«Нет, не то, – подумала Ирка, стремящаяся бесконечноанализировать каждый свой поступок. – Гордиться нечем. Есть доброта иснисходительность сами по себе, в чистом виде, а есть доброта иснисходительность от презрения к людям. Вроде как к дебилу или слюнявомумладенцу, который выливает себе на голову кашу. И вот это второе хуже гордыни».

Она спустилась по эскалатору и остановилась внизу, умраморной колонны, похожей на слоновью ногу. Метро дребезжало вагонами. Тоннельглотал поезда. Забыв о своем слабоумном братце, который намеренно лез в самуютолчею в надежде, что кто-нибудь врежет ему коленкой в нос, Ирка стояла инаблюдала людей. Каждый вспыхивал на миг, оказываясь в фокусе взгляда, исливался с толпой.

В метро, когда мимо течет поток, как-то сразу становитсяясно, что люди – это река. Медлительная и узкая лесная речка, прокопавшая руслов торфяных берегах. Кто-то подобен блику на воде. Кто-то лилия, кто-токувшинка, кто-то притопленная у берега коряга, покрытая темной слизью.

«Есть течение времени, а есть люди, выпавшие из течениявремени. В теории, возможно, есть люди, существующие вне времени, но их мало ив толпе они неотличимы», – рассуждала Ирка.

Рядом с ней нарисовались двое молодых людей, словноподскакивающих постоянно. На Ирку они не обращали внимания. Так уж повелось,что ее замечали только бездомные собачки, попрошайки и субъекты с неадекватнойпсихикой. Для них она существовала как факт бытия.

– Этому человеку нельзя верить. Он и сам себе неверит, – сказал один подскакивающий молодой человек другому.

– Почему? Ты же никогда его не видел, – отвечалвторой.

– А мне и видеть его не надо. У него гуманитарноеобразование.

– Ну и что?

– Гуманитарии – жалкие люди. Я сам гуманитарий, если нато пошло. У нас слишком быстрый мозг, чтобы нам можно было верить. Для насслова ничего не значат. Мы жонглируем словами, как мячиками. Они у нас круглые,хорошие, правильные, но всего лишь слова. Нужно же говорить такие слова, чтобыза каждое слово, за каждую фразу не стыдно было отдать жизнь.

Ирка внимательно слушала. Второй подскакивающий молодойчеловек заметил ее интерес и с негодованием уставился на нее.

– Девушка, вам что-то надо? – спросил он.

– Нет. У меня уже все есть, – заверила его Ирка.

Молодой человек кивнул и метнулся в двери вагона. Кающийсягуманитарий последовал за ним, и оба скрылись, подпрыгивая, как самцы кенгуру.

«Если случайных встреч не бывает, значит, и у этой былкакой-то смысл», – сказала себе Ирка. Очевидный смысл не находился, и онана него временно плюнула. Однако запомнила все сказанное молодыми людьми. Жизньдавно представлялась ей логической игрой, где везде и всюду надо искать ключи.

Ирка пропустила еще один поезд и наконец шагнула в вагон.Замешкавшемуся Антигону прихлопнуло ласты, и он зарумянился от счастья, темболее что пять взрослых мужиков немедленно кинулись раздвигать двери и спасать«деточку». «Деточка» хлопала выпуклыми, со сквозившей в них глубиннойрусалочьей тоской глазками и старалась не дышать болотным перегаром.