Книга Повелитель разбитых сердец - Елена Арсеньева

– Жильбер корсиканец? – удивляется Николь. – Надо же, а я незнала.

Я жалею, что проспала встречу с Жильбером и не увиделанастоящего корсиканца. Интересно, он похож на Наполеона Бонапарта? Все-такиземляки!

– Жани тоже корсиканка, – говорит Клоди. – Ну, вдова ГийомаФеранде, помнишь ее?

– Как вдова? Разве Гийом умер? – ахает Николь. – Да он жебыл совсем молодой, еще и сорока не исполнилось.

– Да, умер около года назад. Нет, меньше, вру. Сердечныйприступ… Делал в доме новый светильник, и вот во время работы… Обиднее всего,что они очень хотели ребенка, никак не могли его зачать, а когда Жанизабеременела, бедняга Гийом взял да и умер. Не успел порадоваться. Жани страшнопереживала, уехала было на родину, но неделю назад вернулась сюда с месячныммалышом. Говорит, что в Мулене чувствует себя гораздо больше дома, чем уродителей. Там трудная жизнь, на Корсике, недаром они беспрестанно бунтуют.Между прочим, я ее тоже сегодня пригласила, она обещала прийти, как толькоуложит малыша, но он болезненный, бедняжечка, все время плачет…

– Значит, Гийом умер, а у Жани ребенок? – делает оченьбольшие глаза Николь. – А каковы у нее теперь отношения с Жаклин?

Клоди бросает на нее понимающий взгляд:

– Жильбер ведет себя прекрасно. Придраться не к чему!

Что-то я перестала их понимать. Жильбер, Жаклин… им-то какоедело до ребенка Жани?

«А впрочем, что ж тут непонятного? – начинаю соображать я. –Простенький любовный треугольник. То есть, может статься, беспрестанно плачущиймладенец Жани – вовсе не отпрыск покойного Гийома, а дитя соседа по имениЖильбер. Понятно, что от этого не может быть в восторге его жена Жаклин…»

Размышляю я об этом, впрочем, весьма вяло, потому что всемое внимание поглощено икрой. Ужасно хочется ее, но неловко брать безприглашения. А Клоди что-то заболталась и забыла о своих обязанностях хозяйки…

– Ох, мон Дье, – спохватывается она наконец. – Попробуйте,прошу вас. Только это не настоящая икра. Это шведская имитация. А внизу масло итертые крутые яйца. Вот так, берите ложечкой, намазывайте на крекеры…

Ретиво намазываем. Вместо икры какие-то безвкусные скользкиешарики, но яйца с маслом на солененьком крекере едятся только так. Ага, ещеодно достижение французской кухни, надо взять на вооружение – простенько и совкусом!

Звонит телефон. Клоди снимает трубку:

– Алло, Жани? Что-то ты задерживаешься?

Мы с Николь не слушаем, отдаем должное бургундскому винцу сошведской икрой.

Клоди поворачивается к нам. У нее расстроенный вид:

– У Жани, кажется, плохи дела с ребенком. Она уже «Скоруюпомощь» собирается вызывать. Но ведь станция «Скорой» в Тоннеруа, да и там,по-моему, одна или две машины. А если они на вызовах?

– Неужели все так серьезно? – Личико Николь озабоченновытягивается.

Знакомая картина. Все молодые мамочки, лишь только зайдетразговор о детских болезнях, немедленно проецируют их на своего ребенка,стопроцентно совпадая при этом с известным героем Джерома К. Джерома, который,читая медицинский справочник, нашел у себя все мыслимые и немыслимые хворичеловечества.

– Не знаю, насколько серьезно, но Жани просто в панике, –сообщает Клоди.

– Может быть, я посмотрю ребенка? – осторожно говорю я. – Яведь все-таки педиатр.

Клоди оживляется:

– Пойдемте, пойдемте! Скорей!

Быстренько звонит Жани и предупреждает, что сейчас приведетдоктора. Выходим из дому. Тедди, он же Бобкинс, рвется нас сопровождать, однакоКлоди запирает калитку перед его носом со словами:

– Сторожи дом!

Интересно, от кого тут надо что-то стеречь, в этойблагостной тишине?

На улице уже темно. Звезд пока не видно, но над горизонтомразливается бледное сияние: восходит луна. Идем по чистенькой, великолепноасфальтированной и ярко освещенной улочке. Как тут не вспомнить родимыйДзержинск! На контрасте, естественно. Ну вот, идем мы… Со всех сторонблагоухают розы, тишина, только стучат наши каблучки: цок-цок. И вдруг…

Вдруг калитка в сплошной каменной стене оградыраспахивается, и на дорогу выскакивает фигура из моих ночных кошмаров:камуфлированный комбинезон, черная «чеченка» с прорезями для глаз… В рукахфигуры – автомат.

Мы втроем издаем такой вопль, что террорист аж завертелся наместе – и канул обратно в калитку. Она с грохотом захлопнулась, слышен скрипгравия под торопливо удаляющимися шагами и… сдавленный мальчишеский хохоток.

– Мон Дье! – Клоди прижимает руку к сердцу и тяжело дышит. –Что это было? Вы видели?

– Доминик! – слышен пронзительный женский вопль за забором.– Ты сошел с ума? А ну-ка сними эту гадость! Немедленно сними, не то япожалуюсь отцу, и не видать тебе новой машины!

– Доминик… – с облегчением отдувается Клоди. – Ну и шуточкиу нынешнего поколения! А ведь такой вежливый мальчик – мы сегодня встретились вмагазине в Тоннеруа, он помог мне все мои покупки в багажник погрузить, самалюбезность. А сейчас я чуть не умерла, честное слово! Чуть не умерла!

Мы с Николь расцепляем руки. Даже и не заметили, как в ужасесхватились друг за дружку. Вот тебе и благостный Мулен! Зря мы не взяли с собойТедди. А впрочем, миляга Тедди – слишком уж интеллигентная псина. Эх, окажисьтут мой любимый Бобкинс – он-то преподал бы этому шалому Доминику урок на славу!

Проходим еще несколько ворот (на одних, между прочим, –реклама выставки местного художника) и оказываемся перед низким заборчиком, закоторым призрачно выступают из темноты усеянные цветами огромные азалии. Ивдруг я вижу чью-то фигуру, которая затаилась за кустами и явно подкарауливаетнас…

Издаю новый вопль, да такой, что Николь и Клоди буквальноподскакивают.

– Смотрите! Там…

– Ох, Валентин… – Клоди вновь прижимает руку к груди. –Бедняжка, мы вас не предупредили. Это Зидан, не пугайтесь.

Подходим поближе к фигуре – то есть хихикающие Клоди иНиколь натурально волокут меня за руки. И я вижу, что это огромная – вышечеловеческого роста – грубо изваянная и топорно раскрашенная статуя знаменитогофутболиста. Конечно, подлинный Зидан не отличается голливудской красотой, новсе же хорошо, что он не видит своего рукотворного подобия, иначе подал бы наскульптора в суд за злостную клевету.