Книга Славута и окрестности - Владимир Резник

и ещё на некоторых из их знакомых и родственников. Как можно было задавить такое количество народа одной машиной, она не понимала, да и не слышала ни о чём подобном. Если бы такое случилось, то весь городок бы уже гудел. Проговорив так полчаса и съев полпротивня кугла, братья, не сказав Песе ни слова, вышли из дома и растворились в темноте тёплой субботней ночи.

2

Собрались все у Мэйци, у старого мудрого Мэйци, что уже который год, несмотря на проверки ОБХСС и регулярные посещения фининспектора, держит свою лавочку уценённых товаров у самого входа на рынок. К нему, как выяснилось, Иосиф пожаловал к первому. Кроме него и Меера с Вольфом в числе потенциальных пострадавших оказались: фотограф на патенте Изя Якобсон, непременный участник всех славутских свадеб, фотохудожник, у которого ни одна невеста не осталась обиженной, и новатор, впервые применивший макросъёмку на обрезаниях; ещё один Мэйця — не тот, а другой, что ещё со времён двадцатого съезда руководит заготконторой «Потребкооперации» и обменивает деревенским мужикам грибы и яйца на бумажки с лиловыми штемпелями; сапожник Мендель, что всю жизнь, с перерывами на две войны сидит в будочке у гастронома без ступни, но с медалями; а последним, как обычно, прибежал запыхавшийся дантист Рудик, чья вывеска «Зубы из материала заказчика», давно украшает кузницу Арье. Измученный кузнец, у которого во рту не помещался уже третий мост, сорвал её со входной двери и пообещал вернуть, когда у него отрастут выдранные Рудиком зубы. Рудик был самым молодым из собравшихся, ему только перевалило за пятьдесят пять и его слово было последним. Он с этим не согласился и ещё от порога начал ныть, что надо всем немедленно бежать жаловаться к Семёну. На него цыкнули, а ехидный Мэйця, что из потребкооперации, поинтересовался, собирается ли Рудик рассказать Семёну про золотые десятки царской чеканки, что тот скупает, переплавляет и делает из них зубы клиентам посолиднее. Рудик расстроился, обиделся и притих.

Об этом подумали все — да, можно было обратиться к участковому Семёну. Всё же он был «свой» — внук троюродной сестры Песи по матери — Доры и резника Шойхета, к которому до сих пор, несмотря на его девяносто с лишним лет, несли хозяйки со всей округи горластых петухов, квохчущих кур и возмущённых таким отношением гусей. Животных покрупнее старик уже не брал — отправлял к новому, молодому резнику. Да, можно было бы обратиться, и Семён бы понял. Не известно, помог бы или нет, но посоветовал бы и, что важно, не выдал бы… если не прижмут. На большее рассчитывать не приходилось — они все знали цену и доверию, и признанию и с ней смирились. Но Семён был власть, а с властью эти старики: битые, ломаные и не раз униженные ею — иметь дело не хотели.

Как выяснилось во время разговоров под выставленный не тем Мейцей разбавленный и настоянный на черносмородиновых листьях спирт — не ко всем Иосиф приходил в одиночку. К Менделю он ввалился вместе со Стёпкой Гуцулом — здоровенным мрачным бычком из слободы, уже успевшим отсидеть за мелкое хулиганство и пьяную драку. Должно быть, вспомнил Иосиф, как летел с Менделева крыльца, когда заявился, изрядно выпив, свататься к одной из сапожниковых дочек и по ходу дела перепутал, к кому пришёл. Мендель, оставивший здоровье на Финской, а ступню на Отечественной, бряцая медалями, которые не снимал даже в бане, гнал тогда Йосю до самой калитки, скача за ним на одной ноге и охаживая незадачливого жениха костылём.

Позже, когда эту историю уже пересказывали за каждым столом, оплетая, как вьющимся диким виноградом, фантастическими подробностями, выяснилось, что приходили они ещё и к Арье. Знакомый с особенностями местной фауны Йося намекал партнёрам, что лучше бы туда не соваться, но разгорячённый быковатый Стёпа с ошалевшим от пьяной храбрости, недавно вернувшимся с отсидки Владиком Дракулой (получившим «погоняло» за выпирающий клык) решили обложить данью и его — частник же. Осторожный Иосиф быстро произнёс программную речь и под предлогом срочной малой нужды выскочил наружу, и уже оттуда, укрывшись за грудой золы, наблюдал, как один за другим вылетают из ворот кузни его незадачливые компаньоны и с глухим шуршанием ещё с пяток метров скользят по утрамбованной земле, сметая мелкий мусор стрижеными затылками и раскинутыми полами роскошных пиджаков. А ведь намекал же им, говорил ведь, что у Лёнчика — сына Арье — рука толщиной с его, Йосину ногу, а у брата его, Фимки кулак размером с Владову голову. И что было не послушать — может и не пришлось бы тогда Дракуле платить Рудику за новый клык?

Но это всё после, а пока, допив выставленный Мэйцей маленький штоф и разругавшись все вместе и каждый с каждым по отдельности — решили пойти к ребе.

Это был ещё тот, не новый, закончивший на тройки педучилище в Ровно, а прежний ребе, отсидевший полагающееся за сионизм, троцкизм и попытку присоединить Восточную Сибирь к Палестине десятку целиком, а после ещё и отмучивший свои пять «по рогам». Поначалу говорить о деле в шаббат старик отказался наотрез, но услышав, что речь идёт о блатных, встрепенулся. Выслушал все шесть сторон, задал несколько вопросов, глубоко задумался и начал слегка всхрапывать. Вольф громко кашлянул у него над ухом, старик вскинулся, пожевал вялыми губами, пригладил бороду.

— Человек, — произнёс он и задумался снова.

Все вздохнули и приуныли, ожидая то ли тихий храп, то ли длинную цитату из Торы.

— Человек, — повторил ребе уже увереннее и громче, — обратившийся за помощью к ментам — конченый человек. Если самим не справиться — ищите другую третью силу.

3

На размышления претендент на королевский трон выделил Мееру и прочим своим будущим подданным три дня — и это было очередной ошибкой. За три дня Всевышний успел создать и землю, и небо, и даже сушу с морями и растениями. Старикам хватило и двух.

Войсковые учения начались во вторник на рассвете. Сонный славутский гарнизон был поднят по тревоге для отражения наступления потенциального противника и начал разворачиваться в направлении Шепетовки. Отдельная отборная группа захвата, усиленная тремя бронетранспортёрами, была выделена для обезвреживания вражеского десанта, высадившегося под самой Славутой и незаметно проникшей в город. Нужно ли пояснять, что места явок и схоронов, где прятались диверсанты, были указаны Меером безошибочно, вплоть до количества ступенек, ведущих в Двойрин погреб, и точного описания места, где стоят двадцатилитровые бутыли с наливкой из крыжовника.

Руководил группой захвата лично капитан Штейман — племянник Рудика, служивший в том самом военном городке, что раскинулся в лесу за Пятой школой, на месте бывшего немецкого концлагеря. Он-то и подбросил полковнику Приходько, а тот в свою очередь генерал-майору Шмакову идею и быстро разработанный план учений, который тот тут же присвоил себе. Важно было успеть опередить другие гарнизоны — приближался очередной великий праздник, и генерал понимал, как важно выделиться первым. Бесплатные пломбы и коронки были обещаны капитану и всей его семье пожизненно, как Рудик не стенал — старики не пожадничали. Полковника Приходько в замысел, конечно, не посвятили, но капитан намекнул ему, что группа знает, где и что захватывать, и он не останется внакладе. Ну а генерал-майор в мечтах уже ощущал на своих плечах тяжесть второй большой звезды. По правде говоря, капитан с удовольствием сделал бы всё и задаром. Как и всякий мальчик со скрипочкой, он в своё время натерпелся от интернациональной славутской шпаны и когда узнал от дяди, что возглавляют вражеский десант Йося, в школьные годы не раз унижавший будущего воина Алика Штеймана, и Стёпка Гуцул, когда-то подбивший ему глаз и отбивший красавицу Оксану, то с радостью вызвался лично руководить самым опасным направлением — захватом диверсантов — чем вызвал уважение и зависть сослуживцев.

Спавшего сладким утренним сном несостоявшегося короля взяли практически без шума, если не считать громких воплей Двойры, обнаружившей исчезновение наливки и окорока. Впрочем, Мейер и Мэйця, бывшие рядом и настороже, быстро притушили скандал, наобещав потерпевшей полную компенсацию пропавшего по рыночной цене, бесплатную фотографию на будущий памятник от Изи и сверх того дармовые набойки у Менделя в течение одного года. Двойра возмутилась, и сторговались на двух.

Йосю связали и сунули в подкатившую бронемашину так быстро, что никто и не заметил. Столпившиеся в безопасном отдалении обитатели улицы Энгельса, не понимая, что собственно происходит, обсудили все варианты события: от войны с Израилем, до введения карточек и новых погромов. По душе собравшимся пришлось и утверждение