Книга Завеса Звездной пыли и Жестокости - Анали Форд

Но несмотря на все это она меня простила, а если еще не до конца, то дала мне шанс, который я едва ли заслужил.

Она приняла мое предложение показать ей, каково быть одной из нас, приняла еще одну сделку, которая подчиняла ее моей воле. Уже вторую сделку я хотел бы забрать обратно, но, однажды заключив, ее никто не может разорвать. Даже я.

Даже верховный король.

Конечно, никто из нас не мог разорвать эту сделку, но сейчас, когда я наконец потянулся, чтобы откинуть прилипшие к затылку Делфины волосы, меня беспокоило не это. Нет, меня гораздо больше беспокоило то, что она сломит меня.

Наполовину человеческое сердце Делфины колотилось, как у колибри, по сравнению с тем, как билось сердце фейри. Каждый удар отдавался в пальцах, участился во сне, когда я проследил линию от ее тонкой шеи до плеч. Прикосновение к ее обнаженной коже было прохладным, и я поймал себя на том, что пальцы ищут тепла. Руки скользнули по ее боку, под одеяло, провели по изгибу талии и остановились, только когда почувствовали нежность ее бедер.

В тот момент она наконец пошевелилась, ее тело отвечало на мое прикосновение, подаваясь навстречу. В этот раз она вжалась своими мягкими изгибами в меня, это движение вызвало в моем теле реакцию, обратную мягкости.

Каким-то почти невероятным образом ее сердце забилось чаще, когда она почувствовала, как я вдавливаюсь в нее. Руки поглубже зарылись в нежную плоть у нее на боку, надавливали сильнее, притягивали крепче, тазом я терся о ее спину, отделенную от меня лишь тончайшей шелковой завесой.

Я жаждал почувствовать ее кожу своей, но не собирался овладевать ею во сне – точно так же, как страшился того, что она сотворит со мной, я боялся и того, что могу сделать с ней, когда наши тела вновь сольются. Я не боялся, что не смогу устоять перед ней.

Я знал, что не смогу.

Больше всего мне хотелось разорвать шелк, разделявший нас, похитить тепло, которое коконом обволакивало Делфину, и заменить его своим собственным. Когда-то я предупреждал ее, что чувства между нами – всего лишь инстинкт фейри, но я ошибался. Если это были всего лишь инстинкты, почему меня они тоже поглотили? Почему, несмотря на тысячелетнюю жизнь фейри, близость к Делфине ощущалась так, будто я никогда не знал, каково быть моим же видом?

Я возбудился еще сильнее, когда губы Делфины приоткрылись в легком вздохе. На самом деле он больше походил на стон, чем на вздох. Ее грудь наполнилась последним глубоким сонным вдохом, затем она выдохнула, наконец распахнув глаза, заморгала, когда два темных омута впустили в себя серебристый утренний свет.

Затем она перевернулась, с губ слетел еще один вздох, и больше я не мог стоять в стороне. Я вырвал простыню, разделявшую нас, приготовившись утолить безграничную жажду, которая еще чуть-чуть и свела бы меня с ума, но замер. В этот момент все изменилось.

Все.

Ведь не успели мои губы коснуться нежной ямочки между ее ключиц, как мой взгляд опустился вниз. Не к ее грудям, вкус которых все еще чувствовался на языке, не желая, чтобы его забывали, а к шраму между ними.

Зажившему шраму.

Не знаю, как я не заметил этого прошлой ночью. Должно быть, я был ослеплен сильнее, чем мне казалось. Ее порез… то, что он зажил… могло означать лишь одно.

Время шло в Элизии. Впервые за пять сотен лет время шло.

Но… но это же невозможно.

Невозможно.

Я так резко сел, что опоры кровати застонали под внезапным смещением веса. Как и Делфина: веки наконец полностью распахнулись за секунду до того, как на лице появилось беспокойство, и она села, натягивая шелк на грудь, когда легкая дрожь сотрясла ее плечи.

– В чем дело? Сирен? Что стряслось?

Я продолжал неотрывно смотреть на то место над ее сердцем, на котором сейчас лежала ее рука.

– Делфина… как давно зажил твой порез?

Она заморгала, растерянно и сонно, пока, наконец, до нее не дошло. Она закопошилась, сбрасывая с себя простыню, на лице ясно отразилось удивление, когда она заметила шрам, уходивший вниз к центру груди. Не осталось даже тоненькой струйки крови, признака того, что я чуть было не опоздал.

Ее губы приоткрылись, но сперва не раздалось ни звука. Она покачивалась на бедрах до тех пор, пока не смогла сама проследить шрам свободной рукой, на которую больше не опиралась, словно само ощущение могло объяснить то, что мы видели.

– Я… Я не заметила.

Когда она это произнесла, ее взгляд метнулся ко мне, и несмотря на то, что озабоченность, написанная на ее лице, теперь сквозила и в ее голосе, она все еще явно не понимала, почему меня это беспокоит. И с чего бы ей понимать?

Может, мне и не стоило беспокоиться.

Может, я ошибался. Может, этому было другое объяснение.

Во всяком случае был только один способ выяснить, и я должен был это выяснить сейчас.

Я резко встал, потянулся за шелковыми штанами, которые бросил в изножье кровати.

– Сирен?

Сонливость стала уходить из голоса Делфины, и я изо всех сил заставлял себя противиться желанию рухнуть обратно в кровать и насладиться последними мгновениями, прежде чем наше первое совместное утро подойдет к концу. Но я не мог. Это не могло ждать.

– Ты должна очень хорошо подумать, Делфина, ты уверена, что не помнишь, когда она кровоточила в последний раз? Когда ты в последний раз меняла платье?

Делфина покачала головой.

– Я… Я не помню, – сказала она. – Это вошло в привычку. Могу поклясться, что меняла его вчера, но не помню. Честно.

Она встретилась со мной взглядом.

– Что-то происходит? Я что-то сделала не так?

Я остановился, присел на колени на краю кровати. Запустил руку в волосы на затылке Делфины, когда она подняла голову и посмотрела на меня.

– Пока не знаю, – признался я, не собираясь ей лгать. – Мне надо поговорить с остальными королями. Но я тебе обещаю, ты тут ни при чем. Мне просто нужны ответы, пока еще не стало слишком поздно.

Я уже почти встал с кровати, когда ее следующий вопрос заставил меня замереть снова.

– Слишком поздно для чего?

Я посмотрел вверх на звезды, считая точки света, очерчивающие линию стекла, из которого был сделан купол моих покоев.

– Я пока не знаю, – признался я.

Делфина замолчала, наблюдая за тем, как я заканчиваю одеваться, руками прижимая шелковые простыни покрепче к груди, укутывая зажившую рану, как будто это могло защитить ее. Я не осмелился бы открывать портал, не