Книга Баязет - Валентин Пикуль

— Это было очень давно, — медленно сказал он. — Так давно, что вы не можете себе представить… В ущельях тогда свистели стрелы, пылали костры и плакали жены. И смуглые рабы обтесывали камни. Баязет встал на костях пленных рабов, и смотрите сюда:

вы видите, как ползут по стене капли их крови? Цитадель хорошо помнит их стоны…

Клюгенау вытянул в полумраке руку: по стене медленно сочилось что-то темное.

— Я боюсь, — сказала Аглая.

— Не бойтесь: человек должен быть смел, иначе ему отказано в уважении… Потом, — продолжал Клюгенау, помолчав, — Исхакпаша умер. И его уже не радовали сказочные мозаики на стенах.

звон фонтанной струи уже не касался его слуха. Но перед смертью он велел отравить самую прекрасную из своих жен. Юную звезду гарема — Зия-Зий.

— Это сказка, — улыбнулась Аглая, — и откуда вы можете знать ее имя?

Прапорщик ответил серьезно:

— Вы можете не верить мне, но я вчера слышал на базаре ее имя:

Зия-Зий… И сейчас она придет. Но сначала мы увидим пашу…

Клюгенау стиснул руку Аглаи, и женщина вдруг услышала далекие возгласы муэдзина, призывавшего правоверных к молитве.

Офицер подвел ее к небольшому окошку, отодвинул свинцовый переплет рамы.

— Смотрите туда, вниз… Вы что-нибудь видите?

Аглая увидела со страшной, как ей показалось, высоты внутренность мечети: утончаясь книзу, бежали от купола бледные столбы арок, изогнутые, как сабли; она разглядела ряды позолоченных арабесок, кафельную мозаику стен и начертанные в кругах суры Корана.

Неясный свет забрезжил где-то внизу, заблуждал среди колонн, и из мрака выступила фигура человека в длинном, до пят халате и в чалме. Аглае почему-то показались знакомыми и эта фигура, и эта важная, медлительная поступь. Человек расстелил на полу циновку, надолго припал к земле лбом. Вытянув руки, он молился.

Возгласы муэдзина понемногу угасли…

— Уйдемте, — попросила Аглая.

— Тише, — прошептал Клюгенау, — сейчас придет волшебная Зия-Зий…

И действительно, откуда-то из темноты выступила легкая тень женщины; неслышно скользя среди мрачных колонн, она подошла к паше, и паша поднялся, медленно и величаво…

— Ты почему не приходила вчера? — сурово спросил Исмаилхан. — Муэдзин ушел уже спать, а я все ждал тебя.

Девушка по-мальчишески передернулась, движением узких бедер подтянув спадавшие шальвары, потом слегка откинула чадру.

— Но, великий хан, — шепнула она. — Хаджи-Джамал-бек вчера еще не вернулся из Вана.

— Он вернулся, значит, сегодня? — спросил подполковник.

— Да, великий хан. Только сегодня.

— Что он велел передать для меня?

Зия-Зий опустила ручку в одежды и вынула хрустящий конверт.

Исмаил-хан вскрыл письмо, велел турчанке держать свечу.

В письме было написано:

Украшением пера да служи! имя аллаха.

Время счастия да будет соединено с веселием и радостью. Велик аллах!

Дорогой мой хан, надеюсь, Вы не забыли своего генерала, который водил Нижегородских драгун к славным победам, когда Вы были еще поручиком. И Вы знаете, что я, как и Вы, верой и правдой служил Российскому престолу, который вознаграждал меня почестями и богатством.

О, горькое заблуждение! .. Все мы, и я тоже, поседевший над Кораном, видели только мертвую букву, но глубокое божественное значение ускользало от нас. Я счастлив отныне, что разумное толкование шариата открыло мои глаза; подвигнув себя на путь борьбы с неверными, я советую и Вам, как ученику премудрой «Зикры», отойти от гяуров. Пророк поучает нас: «Если вы располагаете хитростью противу неверных, то приведите ее в исполнение! »

Поймите наконец, дорогой хан, что распространение заповедей его немыслимо, пока по святой земле ислама блуждают слепые неверные. Первый долг мусульманина разносить по миру мечом и убеждением свет истинной веры, можно даже покидать семью и родину, если опасность угрожает исламу, и вооружаться противу неверных. Пока же Вы служите гяурам, пророк отвергает Ваши молитвы, присутствие неверных в доме Вашем заградило Вам путь к престолу аллаха, молитесь же и кайтесь.

Нам нужна святая война — газават: готовьте себя к ней постом и покаянием. Побрейте, наконец, свою голову, как и подобает мусульманину:

когда Фаик-паша или Кази-Магома ворвутся в Баязет, Вас узнают по обритой голове — и Вы сохраните свою жизнь. ч

Анатолийский отряд.

Писано в крепости Карса, хранимой аллахом.

Да велик аллах!

Ваш верный друг и доброжелатель генерал Муса-паша Кундухов

— И это все? — спросил подполковник.

— Все, — ответила Зия-Зий.

— А что говорят в городе?

— Говорят, что Фаик-паша скоро вас всех перережет…

Исмаил-хан спрятал письмо.

— Хорошо, — разрешил он, — иди. Я буду здесь на каждой пятой молитве.

— Разве вы не узнали нашего Исмаил-хана? — спросил Клюгенау. — Это был он. Но, поверьте, я так не хотел, чтобы вы ушли от меня, что нарочно… Поверьте — нарочно придумал для вас чудесную сказку. Вы не сердитесь?

— О нет! А теперь — прощайте…

Аглая ушла, а Клюгенау, когда затихли женские шаги, спустился в мечеть. Обойдя стены, он остановился перед мусульманскою кобылой, обращенной в сторону Мекки. Сказочник и романтик умер в нем — родился снова трезвый инженер, ответственный за судьбу крепости. Прапорщик отшвырнул в сторону разбухшие, непомерно толстые кирпичи рукописных Коранов.

«Откуда же приходит эта чертовка? Ага, — удивился он, — какое чудо! ..»

Дверь, обращенная в сторону Мекки, неожиданно стала отворяться — полное нарушение законов мусульманской архитектуры.

Но это было так: очевидно, жестокий феодал Исхак-паша, боясь мести своих подданных, приготовил себе тайную лазейку для бегства, о которой никогда бы не догадался ни один правоверный.

— Паша был не дурак, — заметил Клюгенау, протискиваясь в узкую дверь; крепостные крысы с визгом шарахнулись из-под ног, обрывистые ступени неожиданно вывели прапорщика из мрака в затянутый густой паутиной коридорчик, а там уже чернела низкая амбразура, через которую доносился шум реки.

«Совсем не дурак», — сказал себе прапорщик и надолго задумался. Поздно вечером он не постеснялся разбудить коменданта крепости и доложил:

Любопытно то обстоятельство, что автор этого письма, Муса-паша Кундухов, был разбит возле Бехли-Ахмета в ночь с 17-го на 18 мая теми же нижегородскими драгунами, которыми он когда-то командовал, и. полностью признав свое поражение, он прислал письмо капитану Кусову, где скорбел по поводу того, что его разбили его же ученики.