Книга Варяги и Русь. Разоблачение «норманнского мифа» - Степан Гедеонов

То же самое и у нас. Кудесник, предвещавший Олегу смерть от коня, говорит: «Княже! Конь, его же любиши и ездиши на немъ, отъ того ти умрети». Собираясь взглянуть на кости умершего коня своего, Олег призывает «старейшину конюхом», велит «оседлати конь». Игорь идет на греков «в лодьях и на коних»; Святослав еще ребенком сражается верхом против древлян: «Суну копьемъ Святославъ деревляны, и копье летъ сквозь уши коневи, удари въ ноги коневи, бъ бо дътескъ». Верхами, разумеется, были и его воеводы Свенгелд и Ясмуд. Впоследствии он делал все свои походы верхом и спал с седлом в головах; отборная дружина его именовалась комонством; о ней говорит Свенгелд: «Пойди, княже, на конихъ около, стоять бо печенъзи въ порозехъ». Олаф Тригвасон научился конной езде на Руси. Дружина Владимира состояла из коней и оружия; в Слове о полку Игореве князья всегда на комонях; мы видели символическое сажание на коня княжеских сыновей при обряде постриг. Под Дористолом Святослав хотел посадить простое войско на коней, следуя примеру греческой конницы; попытка оказалась неудачной, ибо, подобно прочим славянским народам, русь вообще, т. е. масса простолюдинов, была пешесражающимся народом. Норманны переняли от франков, бриттов и вендов обычай ездить и сражаться на конях; от кого же переняли этот обычай Олег, Игорь, Свенгелд, Ясмуд, Святослав? И каким образом не умеющие ездить у себя верхом скандинавы становятся конниками на Руси, когда и русь такой же пешесражающийся народ, как и они сами?

Оружие. Главного скандинавского оружия, двуострой секиры, варяжские князья и их приближенные не знали. Известно, какое значение имели у скандинавов их секиры. Как арабы своим коням, так норманны вели родословные своим секирам; Гакон снаряжает призрак Торгарда секирой, некогда принадлежавшей Гергию; Магнус был вооружен секирой отца своего Олафа Святого, прозванной Hel; Кнут требовал от Норвегии 36 секир в виде дани. «Какие бы выходцы не вступали в корпус варангов, — говорит г. Куник, — двуострая датская секира всегда оставалась его характеристическим отличием». По этим огромным секирам получили варанги у греков специальное название секироносцев.

Дело другое, русские топоры, и доныне неразлучное домашнее орудие русского селянина; они употреблялись, состоявшими на собственном иждивении простолюдинами и на войне, и на кораблях; только напрасно видит в них норманнская школа огромные двуострые норманнские секиры. Из иноземных писателей, упоминающих о топорах у руси, мне известны: 1) Никита Давид Пафлагонский. — Он говорит о топорах, которыми в 865 году русы изрубили на корме одного из своих кораблей 22 служителей патриарха Игнатия. 2) Ибн-Фоцлан. — «Каждый из них, — говорит он о русах, — имеет при себе топор, нож и меч. Без этого оружия их никогда не видать». 3) Константин Багрянородный. — В числе снарядов для 9 русских кораблей, отправленных в поход против Крита в 949 году, выведено: 500 топоров на сумму 50 нумизмов; 200 топоров на 20 нумизмов. 4) Лев Диакон. — Императорский воевода Иоанн Куркуа изрублен русами в 972 году мечами и топорами. Какие это были топоры, видно из свидетельства наших летописей: «Пешци же не ожидаючи Ивора, удариша на Ярославлихъ пешцевъ и кликнута, они веръгше кий, а они топоръ, отбежати имъ». Конечно, здесь дело идет не о норманнских секирах, ибо сражаются босые новгородцы и смоляне. Такими же домашними топорами были вооружены и вендские простцы; и печенеги в XI столетии. Летописец удивляется Сбыславу Якуновичу, который «бьяшеться единымъ топоромъ»; странно было бы удивляться норманнской секире. Ибн-Фоцлан, подробно описывающий харалужные мечи руссов, молчит о бранных секирах; значит, он видел не скандинавские, серебром и золотом обитые öxa, а простые славянские топоры. Цена каждому русскому топору у Константина Багрянородного составляет на наши деньги, около 35 копеек серебром; неужели Кнут требовал от Норвегии двенадцать рублей шестьдесят копеек дани?

Кроме топоров, которыми сражались смерды простолюдины, наша летопись знает потешные топорцы, оружие князей, воевод и дружинников в мирное время. Таковы топорец Яна, топор, который Глеб держал под скутом и пр. Круг мечтает и здесь о норманнской секире; как справедливо видно из текста летописи: «Они же сташа исполчившеся противу, Яневи же идущю съ топорцемъ, выступиша отъ нихъ 3 мужи… Они же сунушася на Яня единъ грешися Яня топоромъ, Янъ же оборотя топоръ удари и тыльемъ, повеле отрокомъ сечи я; они же бежаша въ лесъ». Топорец Яна с тыльем является у Круга двуострой норманнской секирой! Глеб держит «под скутом» норманнскую секиру, величиной в человеческий рост. Из примеров употребления на Руси настоящей бранной секиры (но только не норманнской) древнерусская история знает, кажется, только один, почему о нем и упоминается особо в летописи; это топор с паворозой на руке, которым князь Мстислав был вооружен в знаменитой Липицкой битве. Как на Руси, так и у западных славян бранная секира мало известна; в кралодворской рукописи упоминается о ней только раз. Безымянный биограф св. Оттона величает напрасно именем бранной секиры простой топор, которым вендский поселянин ударил епископа, хотевшего срубить ореховое дерево, посвященное идолам.

Народным славянским оружием был меч. О крещеных русах, бывших при приеме тарсийских послов в Константинополе в 946 году, Константин Багрянородный говорит, что они держали в руках небольшие знамена и были вооружены щитами и своими (национальными) мечами. Эти русы не варанги ни по имени, ни по вооружению; где у них славянский обоюдоострый меч, там у варангов датская секира. Обоюдоострыми мечами были вооружены и славянские телохранители у калифов. Претич, воевода Святослава в 968 году, меняясь оружием с печенежским князем, дает ему броню, щит, меч. Греческий император посылает Святославу не секиру, а меч, по сказочному, но тем более народный обычай обличающему, преданию Нестора. В договоре Олега: «Аще ли ударить мечемъ или бьеть кацемъ любо съсудомъ, за то ударение или убьение да вдасть литръ 5 сребра по закону рускому». В Игореве: «Ци аще ударить мечемъ, или копьемъ, или кацемъ любо оружьемъ русинъ грьчина, или грьчинъ русина, да того деля греха заплатить сребра литръ 5, по закону рускому». В Русской Правде: «Аще оутнеть мечемъ, а не вынемь его, любо роукоятью: то 12 гривенъ за обидоу». Некрещеная Русь 944 года клянется, полагая «щиты своя, и мъче свое наги, обруче свое и прочая оружья». Неужели, если бы Русь и варяжские князья были от норманнов, не было бы упомянуто ни в одном из этих мест о норманнской секире? В «Слове о полку Игореве» исчислены из различных орудий: мечи, копья, сабли, сулицы, шереширы, стрелы, луки, шеломы, щиты; о секирах ни слова. Сами скандинавы свидетельствуют о существенном отличии между норманнским и русским оружием. Немой раб, купленный на Руси, признан норвежцем потому только, что умел выделывать оружие, употребляемое вэрингами. Очевидно, это оружие было отлично от туземного русского.

За исключением сабель и, кажется, шерешир, перешедших к нам от степных народов, все остальное оружие руси обретается и у других славянских племен под одинаковыми названиями.

Мореходство. — Эверс справедливо заметил, что русь не переняли от норманнов ни одного названия своих кораблей и принадлежащих к ним снастей и орудий; он ошибается, утверждая, что, за исключением ладии, остальные русские названия кораблей заняты от греков. Славяне охотно плавали по морям и по рекам; в особенности венды и русь (черноморская русь по преимуществу) отличались наклонностью к мореходству. Они находили в своем языке все нужные слова для обозначения морских и речных судов, снастей и т. д. Но, сохраняя туземные названия для своих туземных кораблей, они (по крайней мере русь) обыкновенно прилагали кораблям иноземных народов названия, взятые из языков этих народов.