Книга Варяги и Русь. Разоблачение «норманнского мифа» - Степан Гедеонов

Нево финское; Ладожское — славянское имя Ладожского озера. По прибытии в землю новгородских славян, Рюрик выстроил или срубил на южном берегу озера Нево город Ладогу-Лагоду, т. е. увеселение (Lahoda, česk. — любезность; lagodny; polsk. — любезный; лагодить — тешить, и в Поучении Мономаха), название, соответствующее по смыслу славянским: Любеч, Любно, Тешень, Potech и т. д. Перестановка согласных в формах Ладога-Lahoda (не говоря уже о варианте Лагода хлебниковского списка) явление обыкновенное, как у вендских славян, так и у нас.

Х. общеславянские особенности варяжских (вендских) князей и дружинников

Как в занесенных к нам с балтийского Поморья вендских словах, учреждениях, формах язычества и т. д. мы находим доказательства западнославянскому происхождению варяжских князей; так из дошедших до нас общеславянских особенностей их быта мы заключаем о невозможности их неславянского происхождения. Избегая повторения уже всем известных доказательств, я только для памяти указываю на совершенное тождество княжеского родового начала у нас и у прочих славянских народов; на поклонение Олега, Игоря, Святослава — Перуну и Волосу, по русскому закону; на постановление Владимиром славянских идолов в Киеве и т. д. Только для памяти повторяю, что мнимонорманнское начало не оставило у нас ни одного следа ни в языке, ни в религии, ни в праве, ни в обычаях. Оспаривать общие места, на которых, за недостатком более существенных доказательств, норманнская школа утверждает свое мнение о скандинавизме варяжской руси, я не буду; всякий поймет, что если на примеры воинственности, сластолюбия, гордости, мстительности и т. п. у норманнов и русских князей я не отвечаю сотнями подобных примеров из прочих славянских историй, я это делаю не по недостатку материалов, а потому что одна только частная характеристика варяжских князей может вести нас к определению их народности.

Из малоисследованных до сих пор общеславянских частностей домашнего быта варяжских князей, особенно замечательны следующие:

Бритье головы и бороды. — Лев Диакон описывает, что у Святослава борода была бритая; он безбородый, nudatus barba. Руяне брили голову и бороду; волосы на голове иногда подстригали коротко. Только один верховный жрец у руян носил длинные волосы и бороду противно народному обычаю. И у нас белозерские волхвы являются с бородами: «Янъ же повеле бити я, и потергати браде ею»; обстоятельство, подтверждающее мнение Моне о финно-литовском происхождении арконских жрецов. Ибн-Гаукал свидетельствует о языческом обычае руси брить бороду друг другу; Димешки рассказывает, что из русов одни бреют себе бороду, другие окрашивают ее сафрано-желтым цветом; Эдриси, что некоторые из русов бреются, между тем, как другие отращивают себе бороды; в последних мы угадываем или норманнов, сокрытых под общим названием руси, или крещеную русь. На миниатюрных рисунках вольфенбиттельской легенды и вышеградского кодекса (1006 и 1129 гг.) древние чехи представлены с коротко подстриженными волосами, длинными усами и без бороды. Славянином, по бритой голове, оказывается Саксонов «Sveno, superne tonsus», уже тождественный по имени со славянским Свеном, о котором упоминается в числе Гаральдовых спутников. Мы не имеем положительных данных о славянских чубах; носили ли их одни князья у известных племен или отличались только длиной чубов? Дитмар говорит о лутичах: «Pacem abraso aine supremo et cum gramine, datisque affirmant dextris». Из этих слов Воцель заключает, что славяне имели обыкновение носить пучок волос на передней части головы; мне кажется, что Дитмар указывает именно на чуб и на темя; при совершении клятв лутичи, вероятно, обрезали конечные волосы своих чубов, а, быть может, и самые чубы; слово чуб, чуприна (польск. czub, czupryna, чешск. cub, cupryna) существует у всех славянских народов. На Руси стали отпускать волосы и бороду только вследствие принятия христианской веры. В договорах, памятнике языческих времен нет статьи о бороде; в Правде, составленной под влиянием новых христианских обычаев, положено 12 гривен продажи за порвание бороды: «А кто порветь бородоу, а въньметь знамение, а вылезуть людие, то 12 гривенъ продаже; аже безъ людии, а въ поклене, то нету продажи».

Приношение волос в жертву богам было у всех народов обычаем глубокой древности; постоянное бритье головы отличительной чертой азиатских религий, преимущественно фригийского идолопоклонения; у Гомера фракийцы названы чубоносцами; Плутарх указывает на аравийское происхождение бритья бороды и волос у еввийских абантов. От того же восточного источника ведут, вероятно, свое начало и постриги славянские. О польских пострижинах свидетельствуют Мартин Галл, Кадлубек, Длугош и прочие; у нас языческие постриги переходят (подобно другим древнеславянским религиозным обычаям) в соответствующий им христианский обряд восточной церкви, удерживая от первобытного своего значения сажание на коня и духовное свойство между постригающим и родственниками постригаемого. Мациевский, нисколько не заботящийся об изучении источников, силится доказать чисто христианское (восточное) происхождение славянских постриг; он не понял существенного отличия обоих обрядов; языческим знаменовалось пожизненное соблюдение народного обычая пострижения или бритья; христианский — был временным символическим жертвоприношением.

Как славянские источники свидетельствуют о всеславянском обычае бритья или пострижения бороды и волос, так, напротив, германские о неприкосновенности и религиозном значении той и других у всех народов германского племени. Длинные волосы были отличительным знаком свободного мужа; бритая голова клеймом раба. Германские язычники клялись волосами и бородой Водановой. Скандинавский Один прозывался Harbardr, Тор — краснобородым. В древней Эдде говорится о волосах и бороде свободных людей, ярлов и конунгов. Jomsvikinga сага сохранила предание о том, как осужденные на обезглавление норманнские викинги заботились перед смертью о неприкосновенности своих волос. Обритие головы почиталось у германских и скандинавских народов высшим бесчестьем. И теперь, на скандинавское ли происхождение указывает бритая голова Святослава? И возможно ли допустить, чтобы уже во втором поколении династии знамением благородства норманнского конунга явилось то, что у норманнов почиталось клеймом позора и рабства?

Верховая езда. До XII столетия норманны не знали у себя верховой езды. При Эрике III (1137) они переняли у поморских славян обычай сражаться верхами: «И с тех пор, — говорит Саксон — потомство тщательно хранило этот обычай». О неумении ездить верхом норманнов IX века в Англии и во Франции свидетельствуют все летописцы. Круг и г. Куник переносят эту особенность скандинавских народов и на варяжскую русь. Что как у прочих славянских племен, так и у руси простое войско сражалось пешим и не знало верховой езды, явствует и из рассказа Льва Диакона о неумении руси 972 года сражаться верхами и из позднейших свидетельств наших летописей: «И рекоша новгородци; княже, не хочемъ измерети на конихъ, нъ яко отчи наши билися на Кулачске пеши; князь же Мьстиславъ радъ бысть тому. Новгородци же, съседавъше съ конь и порты съметавъше, боси сапогы съметавъше поскочиша, а Мьстиславъ поъха за ними на конихъ». В Воскресенской летописи и других, новгородцы отвечают: «На конехъ не едемъ». Но если простое войско сражалось пешим, то по западному, преимущественно вендскому обычаю, князья и их приближенные были всегда на конях. Здесь перед нами славянская конная дружина — komonstwo. В 1010 году вендский князь Метиной предпринимал поход в Италию с тысячью отборных конников. У языческих чехов воеводы были всегда на конях.