Книга Время-убийца - Мишель Бюсси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Директор толкнул дверь, и она захлопнулась. В руке он держал чехол с тремя шарами для петанка. «С этим оружием (если это оружие) моей кошелке не справиться!» – подумала Клотильда. Она пыталась шутить сама с собой, потому что опасалась Спинелло. Какого черта он тут делает? Следил за ней? В этом домике тонкие стены, в случае чего ее крик услышат. Франк услышит, не Наталь. Он ближе. Тьфу, что за глупости лезут в голову!
– Взгляни. – Червоне указал пальцем на одну из фотографий.
Мужчины играют в петанк перед стоянкой, Клотильда не узнала лиц, но за их спинами припаркован красный «фуэго». Целый и невредимый. У нее закружилась голова.
– Ты ездила к сержанту Гарсии? Полагаю, он поделился с тобой выводами, к которым пришел.
Этот тип в курсе? Он знает о вредительстве? Чезаре Гарсия утверждал, что его расследование было конфиденциальным, что проинформировал он только Кассаню Идрисси. Даже дочери ничего не сказал. Какова роль Червоне Спинелло во всей этой истории?
Нужно сдать назад, выиграть время.
– О чем ты говоришь? – Клотильда изобразила удивление.
Ее собеседник улыбнулся, не сводя глаз с «фуэго».
– О том, что машину твоего отца намеренно испортили. Авария не была несчастным случаем.
Бах!
– Но старик не все знает, – добавил Червоне. – Вот твой отец, а за ним… Его плохо видно…
Мерзавец прав! Отец собирает шары, а среди игроков, спиной к фотографу, стоит ее брат.
Николя.
Игра его не интересовала, зато машина…
Червоне ликовал.
– Невероятные снимки, согласна? Если рассматривать их очень внимательно – передний план, задний план, взгляды, позы, – понимаешь, что они рассказывают историю. Практически в каждой есть секрет.
– К чему ты ведешь, Червоне?
Он снова положил руку ей на плечо, как будто хотел поправить бретельку сарафана, поторговаться. Да нет, глупость!
– Ни к чему, Клотильда, ни к чему. Я прекрасно знаю, что ты обо мне невысокого мнения. Терпеть меня не можешь, а вот моего отца любила. В твоих глазах я – олицетворение обманутых надежд, обещаний молодости, которые не сбываются одно за другим, а тем временем к власти в этом дерьмовом мире приходят кретины. Я не стану извиняться, Клотильда. За то, что лучше приспособился. Я не терял иллюзий, у меня их не было – как и сожалений. – Он перевел взгляд со снимка с костром на тот, где играли в петанк. – Я сегодня счастливее, чем прежде, время научило меня доверять людям, сделало богаче и даже красивей. Я не прошу прощения, потому что вкалывал как раб на плантации. Кстати, твое чувство не взаимно. Я не испытываю ненависти, мне весь мир симпатичен, ты в том числе.
Он положил чехол с шарами и протянул ладонь к другому плечу Клотильды. Она сделала шаг назад. Дать ему по морде пакетом с перчиками не такая уж плохая идея.
– Хватит, Чезаре, избавь меня от проповеди и выкладывай!
– Не злись, Клотильда. Ответь на один вопрос. Ты хочешь узнать правду?
– О… Об аварии, в которой погибли мои родители? О гребаной гайке? Хочу ли я узнать, кто ее открутил?
– Да…
– Ты можешь рассказать мне?
– Да… Но тебе не понравится. Совсем не понравится.
– Все эти годы ложь тоже меня не радовала. Червоне ухмыльнулся:
– Тогда садись, Клотильда. Садись и слушай.
37
Понедельник, 21 августа 1989,
пятнадцатый день каникул,
небо цвета голубого лотоса и… ни гугу
Около полудня я блаженствовала в холодке Тюленьего Грота, читала «Бесконечную историю», сидя на «Опасных связях». Потом за мной пришел Николя – появился, как большой медведь, заслонил солнце, напугал.
Слава богу, я успела заменить стриженного под горшок Бастиана[143] на Вальмона и его маркизу, но читать мне братец не дал.
– Мне нужно с тобой поговорить, Кло.
– Валяй, только стой смирно. Ты шатаешься туда-сюда, и солнце то гаснет, то бьет мне в глаза, как лампа на допросе в полиции!
Николя сделал серьезное лицо, и я мгновенно поняла, что он снова задумал какую-то космическую глупость.
– Я знаю, как ты любишь шпионить, вынюхивать, совать нос в чужие дела и все записывать в свой знаменитый дневник. Но на этот раз держись в сторонке. Не пытайся ничего узнать.
– Чего – ничего?
Я обожаю бесить моего старшего брата.
– Я серьезно, Кло.
Он слегка горбится – то ли боится стукнуться башкой о свод пещеры, то ли груз признания давит на плечи. Да какая разница, результат один и тот же. И тут мой «инспектор-разиня»[144] наконец раскалывается:
– Я влюблен!
Ни больше ни меньше.
– В кого? В Кьяру?
Николя не понравилось, как я ее назвала. Сам он, наверное, говорит только Мария, Мэри или Эм Си[145], на английский манер.
Мой взгляд его тоже взбесил. Так могли бы посмотреть родители, скажи он, что бросает лицей и будет профессиональным футболистом. Я мгновенно завелась и помахала у него перед носом книгой:
– Не путай любовь с похотью, братишка. Мальчишки соревнуются и входят в раж. Кто победит, тому достанется приз – буфера Марии-Кьяры.
Обожаю шокировать братца.
– Ну, за твои прыщики уж точно никто биться не станет…
Придурок! Цитирую его слова, чтобы вы поняли: он действительно это сказал! Надеюсь, вы оцените мою искренность, читатель из звездных далей.
Впрочем, мириться со старшим братом я тоже люблю.
– Ладно, Казанова, чего ты хочешь?
– Ничего особенного… Просто не наступай мне на пятки, держись на расстоянии, не привлекай ко мне внимание родителей, а если понадобится, наплети им с три короба, скажи, что я играю на гитаре на пляже Ошелучча или строю хижину на мысе Беллони с Филиппом и Эстефаном. Короче, прикрывай меня два дня – до вечера двадцать третьего.
