Книга Конан Дойл - Максим Чертанов

В XIX веке (да и не только в XIX) повсеместно существовало невероятное количество шарлатанов от медицины, тянущих из несчастных людей деньги; в частности, был очень популярен граф Маттеи, который объявил, что берется излечивать абсолютно все болезни при помощи «красного, белого и желтого электричества». К электричеству его снадобья не имели ни малейшего отношения: то была подкрашенная вода, якобы извлеченная из растений «электрическим методом». Врачи возмущались, в том числе, кстати, и русские врачи, писали статьи в серьезные журналы, но все было бесполезно: народ к Маттеи валом валил. Дойла это приводило в бешенство.

Однако прогресс доктора на самом деле очень интересовал, он был открыт всему новому и доверчив; его вдруг «охватило непреодолимое желание отправиться в Берлин и увидеть, как Кох это сделает». Дойл собрался в Берлин в тот же день, как прочел сообщение о готовящемся докладе. Он не хотел просто сидеть среди толпы слушателей, а был твердо намерен повстречаться с Кохом лично. Он заехал в Лондон и там встретился с Уильямом Стидом, издателем журнала «Обзор обзоров» («Review of Reviews»). Стид, с которым судьба будет сводить Дойла неоднократно, был личностью известной и незаурядной: радикал, пацифист, русофил, ездивший в Россию, лично общавшийся с Львом Толстым и разделявший его идеи, филантроп, писавший много острых статей о социальных проблемах и издававший дешевые книги для бедных; при этом он был убежденнейшим спиритом и с 1893 по 1897 год выпускал ежеквартальный журнал «Бордерленд», посвященный спиритическим вопросам – разбрасывающийся был человек, и Бернард Шоу как-то назвал его «абсолютным невеждой». По просьбе Дойла Стид снабдил его рекомендательными письмами – правда, не к самому Коху, а к британскому послу в Берлине и британскому корреспонденту «Таймс». Стид, в свою очередь, попросил Дойла написать материал о Кохе. В «Обзоре обзоров» только что была опубликована восхищенная статья о графе Маттеи, так что поручение вызвало у доктора кривую усмешку.

По дороге в Берлин он познакомился с лондонским врачом-дерматологом Малькольмом Моррисом, также ехавшим на доклад Коха. Попасть на аудиенцию ни к Коху, ни к его помощнику Бергману не удалось, так велик был ажиотаж; невозможно было даже попасть на сам доклад – пришлось давать швейцару взятку. В фойе Дойл попытался заговорить с Бергманом, но тот очень резко ответил, что не собирается тратить время на болтовню со «всякими там». «Может быть, вам угодно занять мое место? – заорал он, приходя в состояние безумного возбуждения. Он снова кинул на меня свирепый взгляд и, выставив вперед бороду и сверкая очками, устремился вперед». Мы потому остановились на этом незначительном эпизоде, что он детально повторится в сцене, когда молодой репортер Мелоун приходит брать интервью у профессора Челленджера; означает ли это, что Бергмана нужно заносить в прототипы? Да нет, это был просто штрих, который вдруг вспомнился писателю в нужный момент.

Прослушав доклад, Дойл пришел к выводу, что открытие Коха находится еще на стадии эксперимента и говорить о туберкулине как о лекарстве очень рано; вместо хвалебной статьи для Стида он написал в «Дейли телеграф» письмо, выражающее его сомнения. Интересно, что он, не являясь специалистом в данной области, был в общем прав: дальнейшие клинические испытания показали, что туберкулин не обладает терапевтическим эффектом и провоцирует токсические реакции[26].

Вернувшись спустя пару дней в Саутси, Дойл, по его словам, «был уже другим человеком»: он «расправил крылья и почувствовал в себе некую новую силу». С чего это вдруг? Оказывается, так сильно повлиял на доктора его новый знакомый, Малькольм Моррис. Он убедил Дойла (за дорогу от Лондона до Берлина) в том, что ему следует бросить практику, не киснуть в провинции, переехать в столицу и стать профессиональным писателем. Дойл сперва пытался слабо возражать, но энергии и напору нового товарища противостоять не мог. Надо думать, слова Морриса в точности соответствовали его собственным тайным устремлениям. Не исключено, что отчасти сыграла свою роль и его вечная мечта поселиться бок о бок (ну, хотя бы в одном городе) с верным другом-единомышленником: в Саутси он обзавелся десятками, если не сотнями, добрых знакомых и приятелей, но всё это было не то. Моррис, узнав об интересе Дойла к офтальмологии, посоветовал ему поехать в Вену (тогдашний центр изучения глазных болезней) и, повысив свою квалификацию, устроиться в Лондоне уже в качестве окулиста, а не врача широкого профиля. Остается только изумляться, как моментально Дойл последовал совету человека, которого видел впервые в жизни: разговор состоялся в последних числах октября 1890-го, а в конце декабря он уже навсегда покидал Саутси, где провел восемь лет!

Луиза была согласна ехать куда угодно и когда угодно. Практику доктор не продал – так мала она была, – а просто «ликвидировал дело». Сбережения его составили на момент отъезда 400—500 фунтов. (Несколько месяцев спустя он «по совету друга вложил их в дело» – деньги пропали. К сожалению, неизвестно, какой это был друг – уж не Моррис ли? – и какое именно дело; доктор Дойл будет заниматься различным предпринимательством до конца своей жизни и в основном с тем же успехом.) Попрощался со всеми знакомыми. Портсмутское литературно-научное общество с доктором Уотсоном во главе устроило в честь Дойлов прощальный банкет. Мэри было решено оставить у бабушки (матери Луизы). И отправились в Вену. Рассчитывали пробыть там полгода. Подыскали недорогой пансион. Дойл записался на курс лекций по глазным болезням. Увы, поездка себя не оправдала. Лекции читались по-немецки, а немецкий доктор понимал, как оказалось, недостаточно хорошо, чтоб усваивать профессиональный материал. «Безусловно, „учился в Вене“ звучит отличной профессиональной рекомендацией, но при этом обычно само собой разумеется, что перед тем, как ехать за границу, человек постиг все что можно в своей собственной стране, чего никак нельзя было сказать обо мне», – весьма самокритично написал Дойл в своих мемуарах. Вена, однако, ему понравилась: зимний спорт, штрудель, новые знакомства. Дойлы подружились с английской четой Ричардсов (венский корреспондент «Таймс» и его жена). Деньги к тому времени еще не пропали, но тратить их Дойл не хотел и для заработка прибегнул к обычному способу: быстренько написал роман. Об этой вещи он отзывался крайне пренебрежительно, а между тем это был его первый опыт в жанре «чистой» фантастики – «Открытие Раффлза Хоу» («The Doings of Raffles Haw»).

В маленьком городке живет семья Макинтайров: отец-алкоголик и его двое детей. Сын – художник, чьи работы не имеют успеха. Дочь помолвлена с честным молодым моряком. Вдруг по соседству с ними селится Раффлз Хоу, сложный и загадочный человек, открывший способ изготавливать золото в неограниченных количествах. Девушка бросает жениха ради денег Хоу, который ее полюбил; брат ее перестает работать, так как Хоу помогает ему материально; отец, прикоснувшись к чужому богатству, спивается вконец. Золото Хоу губит всякого, кого он хочет осчастливить. «Благотворительность, которую он так тщательно обдумывал, словно бы пропитала отравой все окрестные селения». В конце концов несчастный Хоу гибнет; финал вообще очень мрачный, что для крупных вещей Дойла несвойственно.