Книга Герберт Уэллс - Геннадий Прашкевич

«Впечатление грандиозности и многообразия усиливалось при взгляде на толпу, снующую по улицам и площадям. Когда я направлялся к Пикадилли, навстречу лился нескончаемый людской поток; женщины, проходя мимо, о чем-то шептались и казались шикарными и соблазнительными. Огромная толпа медленно двигалась по Гарроу-роуд мимо ярко освещенных магазинов среди ручных тележек, на которых тускло мигали лампы. Я увидел двух девушек с веселыми глазами, разговорился с ними и купил каждой по коробке шоколада; девушки познакомили меня со своим отцом, матерью, младшими братьями и сестрами, а затем мы весело провели время в трактире, где угощались и пили за здоровье друг друга…»

Кажется, все налажено, все теперь так и будет.

Но, как Ангел сжигающей любви, вновь появляется Беатриса.

Старая любовь не умирает. Зато гибнут финансовые состояния. Погибает сам дядюшка Джордж. Империя «Тоно-Бэнге» рассыпается в один момент. Даже экспедиция за таинственным куапом, привнесшая в роман атмосферу мрачного, не совсем ясного приключения, ничего не меняет. Поезд ушел! Жить можно только настоящим. «Милый, — в очередной раз клянется Беатриса Джорджу, разбившемуся на испытаниях своего летательного аппарата. — Я люблю вас. Если это сделает вас счастливым, я выйду за вас замуж. — Разумеется, она и в голове не держит такого варианта. — Дайте я поцелую вашу руку. Считайте, что я ваша. Хорошо? Я ваша, ваша, словно мы женаты уже пятьдесят лет…»

10

Казалось, Уэллс нашел наконец настоящего героя. Молодой Пондерво не участвует в финансовых махинациях дяди; он занимается реальным и нужным делом — строит миноносцы. Но в неправильном мире ничто не может развиваться правильно. Джордж теряет Марион, любящую его, теряет Беатрису, которую любит сам. Разорение дядюшки означает и его собственное разорение; единственное утешение — созданная им совершенная военная морская машина…

«Было уже утро, когда я возвращался с четырьмя измученными, голодными журналистами, которые получили разрешение сопровождать нас на миноносце по сверкающей на солнце реке мимо старого Тауэра. Ясно помню, как смотрел вслед этим ребятам, когда они уходили от реки по какому-то переулку расслабленной, утомленной походкой. Они были славные малые, но в их корреспонденциях, написанных в напыщенной, вырождающейся киплинговской манере, я выглядел всего лишь как скромная пуговица на самодовольно выпяченном брюхе Империи, хотя мой миноносец не предназначался для империи. Конечно, я предлагал его своей стране, но со мной не пожелали иметь дела. Теперь я и на родину смотрю без иллюзий».

Книги-дневники

1

Уэллс снова и снова возвращается к годам своего детства. Иногда создается впечатление, что он оставил там что-то чрезвычайно важное.

Но что? Что?

Знал ли он сам это?

«Киппе»… «Любовь и мистер Льюишем»… «Тоно-Бэнге»…

А теперь, в 1911 году, «История мистера Полли» («The History of Mr. Polly»).

Неудачная любовь, неудачная торговля, язва желудка вместо ожидаемых капиталов. Само собой, Фишбурн — гнусный городок, а Хай-стрит — еще более гнусное место. Безрадостное пробуждение, безрадостный приход в лавку, вытирание пыли с притворным усердием; завтрак, состоящий из купленного яйца, недоваренного или переваренного, и кофе, сваренного по рецепту жены, скучное бдение у дверей — все это отступало, только когда мистер Поли находил новую книгу.

В книгах он чувствовал себя уверенно.

Он упивался путешествиями Лаперуза. Изящные тонкие гравюры давали ему реальное представление о жизни моряка восемнадцатого века — пьяницы, дебошира, искателя приключений, но в общем славного малого. С Лаперузом мистер Полли запросто пускался по всем широтам; воображение рисовало ему туземных женщин, добрых, с блестящей коричневой кожей, — они с приветливой улыбкой возлагали ему на голову венки из диковинных цветов. А еще он любил «Вечерние беседы на островах», с содроганием представляя руку убийцы, по которой струится кровь, «похожая на теплый чай». И была еще у него одна книга — второй том путешествий аббатов Гука и Габе. С этими добрыми людьми мистер Полли (как сам Уэллс в детстве. — Г. П.) проделал долгий путь до самого сердца Тибета — Лхасы. Правда, мистер Полли так никогда и не отыскал первый том, поэтому для него осталось тайной, кем были эти аббаты Гук и Габе и зачем они отправились в Тибет. Ну, понятно, читал он и Фенимора Купера, и «Путевой журнал Тома Крингля» — вперемешку с живописными рассказами Джозефа Конрада. (Странно, в своих статьях Уэллс не раз поносил своего друга как раз за присущую ему живописность.) А еще Стерн, и «Записки Пикквикского клуба», и «Катерина» Теккерея, и весь Дюма, за исключением разве что «Виконта де Бражелона». Страницы, посвященные прочитанным мистером Полли книгам, написаны с необыкновенным блеском. Да и как иначе? Ведь это раннее чтение самого Уэллса, в той или иной степени сформировавшее его. Неудивительно, что, начитавшись таких вот живописных зовущих книг, мистер Полли вдруг осознал, что ему скоро сорок, а он еще ничего не добился и нигде не побывал.

«Если вам не нравится ваша жизнь, вы всегда можете ее изменить».

Мистер Полли запалил свой мерзкий квартал и ушел бродяжничать.

2

Годы бродяжничества оказались самыми интересными в его жизни, но потом мистер Полли застрял в городке под названием Лэммем. Хозяйка гостиницы «Потуэлл» ему благоволит, жизнь потихоньку устраивается, но из мест не столь отдаленных возвращается дядя Джим — забулдыга и буян, родственник хозяйки. По четвергам службы в Лэммеме заканчивались рано, приезжие заказывали у хозяйки «Потуэлла» чай с вареньем, пироги, яйца, выбирали закуску по карточке меню. За более удобными столиками устраивались самые почтенные гости, за ними — парни в цветных рубашках, а то и целые семейства, привозившие провизию с собой. Тут же распивали имбирный эль шумные подмастерья в рубахах с расстегнутыми воротниками. А еще одной компанией в тот злосчастный день предводительствовал человек в золотых очках. О появлении дяди Джима мистер Полли услыхал, еще находясь в погребе. «Где этот грязный ублюдок?! — долетели до него хриплые ругательные слова. — Где этот чертов свистун с шестом? Подавайте его сюда, хочу с ним поговорить!»

Делать нечего. Пришлось выходить.

В баре мистера Поли заинтересовала каминная кочерга.

Как раз в эту минуту входная дверь отворилась и мистер Полли увидел интеллигентное лицо благовоспитанного молодого человека в золотых очках. «Прошу прощения, — сказал человек. — Тут перед домом какой-то человек, он желает вас видеть». — «Ну так пусть войдет». — «Он желает, чтобы это вы к нему вышли». — «Интересно, зачем я ему понадобился?» — «Может, я ошибаюсь, — сказал молодой человек в золотых очках, — но он принес вам в подарок рыбу. Нам бы хотелось, чтобы вы прогнали этого человека. Он, видите ли, выражается, а с нами дамы».

Мистер Полли подошел к двери и взялся за ручку.

«Послушайте, мой друг, — раздался голос снаружи, — будьте поосторожнее в выражениях». — «Как ты смеешь называть меня своим другом? — вскричал дядя Джим, явно обиженный до глубины души. — Ты, недоносок в золотой оправе!» — Вот в этот момент мистер Полли с кочергой в руках и появился на крылечке. Дядя Джим, здоровенный малый, без пиджака, в одной рубахе, разодранной на груди, держал в руках дохлого угря. Он не просто его держал, он им размахивал, и угорь со странным звуком шлепнул по подбородку джентльмена в золотых очках. Одна из девиц пронзительно вскрикнула: «Гораций!» — и все повскакали с мест. «Брось эту гадость!» — чувствуя на своей стороне численное превосходство, воскликнул мистер Полли и стал спускаться по ступенькам, размахивая кочергой и выставив впереди себя джентльмена в золотых очках. (В прежние времена, замечает Уэллс, герои вот так защищались щитом из бычьей кожи.) Короче, мистер Полли тоже схлопотал угрем по щеке, зато дядя Джим получил по жилистой шее зонтиком от одной из дам, что заставило его с ненавистью выкрикнуть: «Проклятые суфражистки!»