Книга Тайная жизнь Фиделя Кастро. Шокирующие откровения личного телохранителя кубинского лидера - Аксель Гильден

Меня часто спрашивали, как себя вел Очоа перед лицом смерти. Ответ ясный и четкий: с исключительным достоинством. Выйдя из машины, он шел прямо. Когда один из палачей предложил завязать ему глаза, он отвернулся в знак отказа. А когда встал перед расстрельной командой, он смотрел смерти прямо в лицо. Несмотря на отсутствие звука, весь фильм позволяет оценить его мужество. Своим палачам, которых на пленке не было видно, он сказал что-то, что невозможно было услышать, но можно угадать. Выпятив грудь и вскинув голову, он, видимо, крикнул им нечто вроде: «Стреляйте, я вас не боюсь!» Через мгновение он рухнул под пулями семи стрелков.

Четверых приговоренных расстреляли за несколько минут. Конечно, не все проявили гордое мужество Очоа. Тони де ла Гуардиа, у которого за плечами тоже был богатый опыт (он являлся сотрудником личной охраны чилийского президента Альенде, участвовал в ангольской войне, в штурме бункера Сомосы в Никарагуа и сотнях тайных миссий), безусловно, вел себя мужественно. Менее, чем Очоа, но все-таки мужественно. Были заметны его печаль, покорность судьбе. Но в последние мгновения своей жизни он не сломался.

Смотреть на двух других моих коллег было очень тяжело. По пути от машин до расстрельной команды капитан Хорхе Мартинес и майор Амадо Падрон несколько раз падали. Конвоирам каждый раз приходилось поднимать их. Было видно, что они плачут, умоляют о пощаде. На их брюках были видны мокрые пятна от мочи. Смотреть на это было крайне тягостно. Для этого требовалось иметь крепкие нервы и каменное сердце. В комнате, где мы сидели, стояла мертвая тишина. Никто не осмеливался подать голос. Я предпочел бы не говорить об этом эпизоде. И я далек от мысли осуждать казненных – стрелочников, которые, по сути, заплатили за преступление вместо самого Фиделя. И все-таки стремление к правде заставляет меня высказаться. Нужно, чтобы каждый знал, на что способен Команданте ради сохранения своей власти: не просто убить, но и унизить, обратить в ничто людей, преданно служивших ему.

* * *

После расстрела Очоа у Рауля Кастро начался самый сильный и самый продолжительный период запоя в его жизни. Он не только не сумел спасти жизнь своего друга, но и был вынужден публично утвердить смертный приговор герою Кубинской республики, точно так же, как это вынуждены были сделать все остальные члены Государственного совета и генерального штаба вооруженных сил. Не в силах разрешить это противоречие – он принял участие в убийстве друга, – Рауль обратился к водке, которая давно уже стала его любимым напитком.

Очевидно, свою роль сыграл и еще один фактор: поспособствовав устранению равного ему по статусу Абрантеса (приговоренного к двадцати годам тюрьмы), Рауль вполне логично мог опасаться и того, что сам он лишится поста министра обороны. Если Абрантес, начальник Тони, был наказан, разве не логично наказать и его, бывшего начальником Очоа?

И номер два режима стал пить как сапожник. Он так часто напивался до полусмерти, что министры и генералы не могли этого не замечать. Его супруга Вильма была этим очень обеспокоена. Своими тревогами она поделилась с начальником эскорта Рауля полковником Фонсекой, которому объяснила ситуацию. Вильма опасалась, что депрессивное состояние Рауля усилит у него суицидальные наклонности. Фонсека переговорил об этом со своим коллегой Хосе Дельгадо, новым начальником эскорта Фиделя, то есть с моим непосредственным начальником. И Команданте решил провести с младшим братом воспитательную беседу.

В одно воскресное утро мы отправились в Ла-Рин конаду, дом Рауля и Вильмы, стоящий приблизительно в километре от дома Фиделя и Далии. Мы вошли в сад через заднюю калитку. Рауль встретил нас одетым в белую гуаяберу – традиционную кубинскую рубашку – и полотняные брюки. Поздоровавшись с нами, министр обороны вместе со старшим братом направился к деревянной сторожке в парке, стоявшей посреди небольшой полянки, лишенной растительности. Дойдя до этой постройки, типичной для индейской культуры, Фидель сделал мне знак не ходить дальше. Двое Кастро сели на скамейку, я занял позицию в некотором отдалении. С того места, где я находился, мне был слышен весь их разговор. Они же меня не видели, поскольку я был скрыт от них кустами. Так я услышал, как Фидель отчитывает своего брата, бросив ему длинную морализаторствующую тираду.

– Как ты мог так низко пасть? Какой пример ты подаешь своей семье и своей охране? – начал Команданте. – Если ты боишься, что с тобой произойдет то же, что с Абрантесом, то позволь тебе сказать, что Абрантес no es mi hermano [не является моим братом]! Ты и я, мы с тобой неразлучны с самого детства, в добре и зле. Так что ты не разделишь судьбу Абрантеса, если только… если только не продолжишь вести себя как тряпка. Послушай, я разговариваю с тобой по-братски. Поклянись мне, что возьмешь себя в руки, а я тебе обещаю, что с тобой ничего не случится. Я даже выступлю с речью, где напомню, что ты – честный и неподкупный руководитель, объясню, что ты сильно переживал из-за ошибки Очоа, которая тебя страшно огорчила. И что если есть люди, считающие, будто ты замешан в эту историю, то они – сукины дети!

И действительно, через недолгое время после этого разговора Фидель выступил с речью, восхвалявшей Рауля, его неподкупность и его преданность революции. Рауль продолжил пить водку, но в гораздо более разумных дозах.

Я же, как и тысячи военных, старался преодолеть сомнения, которые во мне посеяло «дело Очоа».

Глава 16. Тюрьма и… свобода!

Девяностые годы начались для меня серией успехов, обратно пропорциональных общей ситуации в стране. Оставленная Советским Союзом, официально прекратившим свое существование 8 декабря 1991 года, и изолированная на международной арене, Куба погружалась в худший за все время ее существования экономический кризис. Пытаясь противодействовать ему, Фидель объявил «особый период в мирное время», который, в частности, предполагал развитие туризма и разрешение частным лицам открывать паладарес (домашние рестораны) с целью увеличить валютные поступления, необходимые для выживания революции. Но этого было недостаточно, что показал «кризис бальсерос»: в 1994 году тридцать тысяч кубинцев бросили свою «родную гавань», чтобы попытаться добраться на бальсас (плотах) до Майами, рискуя при этом пойти на корм акулам, которыми кишит Флоридский пролив.

А я продолжал преданно служить Фиделю. Назначенный начальником «Авансады», я отныне должен был руководить подготовкой всех его поездок по стране и за рубеж, в частности на инаугурацию президента Фернанду Коллор ди Меллу в Бразилиа (Бразилия) в 1990 году, на иберо-американский саммит в Гвадалахаре (Мексика) в июле 1991 года или в Испанию летом следующего года. Я теперь считался лучшим стрелком Кубы, поскольку выиграл национальные состязания по стрельбе из писто лета с дистанции двадцать пять метров, что еще больше увеличило мой престиж и в эскорте, и вне его. Короче, с головой уйдя в работу, я предпочел забыть «дело Очоа», которое, вследствие проведенной широкой чистки на всех уровнях, сильно дестабилизировало МИНИНТ, возглавляемый теперь генералом Абелярдо Коломе Ибаррой, по прозвищу Фурри[43], сменившим Хосе Абрантеса, умершего, как я уже говорил, в 1991 году в тюрьме от весьма подозрительного сердечного приступа. За своими профессиональными успехами я не обращал внимания на ухудшение атмосферы внутри эскорта с тех пор, как этот идиот Хосе Дельгадо сменил Доминго Мене на посту его начальника.