Книга Тайная жизнь Фиделя Кастро. Шокирующие откровения личного телохранителя кубинского лидера - Аксель Гильден

Целую неделю перевозчики выводили нас группами по четыре-пять человек и провожали до аэропорта, где мы должны были садиться на самолеты, вылетающие в Нуэво-Ларедо – город на границе с Техасом, в полутора тысячах километров от Канкуна. Меня провожали одним из последних. Прежде чем попрощаться, перевозчики дали мне совет: «Говори как можно меньше, чтобы тебя не узнали по выговору»[45]. Потом они пожелали мне удачи…

Дальнейший план был прост: в Нуэво-Ларедо принять непринужденный вид и перейти границу вместе с толпой местных жителей, которые ежедневно переходят по пограничному мосту через Рио-Браво на ту и другую сторону, не подвергаясь контролю. А дальше – победа. Следует знать, что в отличие всех прочих латиноамериканцев кубинцы, стоит им хоть одним пальцем ноги ступить на территорию США, подпадают под действие принятого в 1966 году «Кубинского акта», по которому им автоматически предоставляется политическое убежище.

Перед самым переходом пограничного моста в Нуэво-Ларедо нашу маленькую группу из пяти человек охватила короткая паника: а что, если пограничники арестуют нас так близко от цели? Я глубоко вдохнул, привел свои мысли в порядок и сказал своим товарищам, среди которых, как я знал, не было ни одного военного: «Следуйте за мной, я пойду первым!» Я им объяснил, что, если мексиканские пограничники подойдут к нам, надо бежать в сторону США, поскольку латиноамериканские должностные лица никогда не пойдут на такую неосторожность, как стрельба в направлении американцев. Мы пошли. Триста метров, отделявших нас от Соединенных Штатов, показались нам бесконечными. Наконец, дойдя до последнего мексиканского таможенника, я не раздумывая, спонтанно, хлопнул его по плечу, улыбнулся и, продолжая улыбаться, бросил: «Удачного дня!» Через мгновение я был уже в Штатах. И мои товарищи по путешествию тоже.

Первому же полицейскому, огромному негру, я произнес два магических слова, которые заменили нам сказочное «Сезам, откройся»: Asilo politiœ![46] Но он не понимал по-испански. Тогда я повернулся к одному из его коллег, колумбийцу по происхождению, который сразу сообразил, что мы кубинцы. Поняв по нашему виду, что мы измучены и давно не ели, этот колумбиец угостил нас газировкой и цыпленком в «Кентукки фрид чикен», которого мы проглотили в одно мгновение. Это стало моим первым знакомством с американской кухней: ничего экстраординарного, но все равно в десять раз вкуснее обычной кубинской. Потом нас по одному отвели к сотрудникам иммиграционной службы, владеющим испанским.

Как и каждого кубинца, прибывающего в США, чиновник задал мне ключевой вопрос:

– Сотрудничали ли вы, прямо или косвенно, с кубинским правительством?

– Телохранитель Верховного Команданте Фиделя Кастро в течение семнадцати лет!

Мой собеседник замолчал, посмотрел на меня поверх очков и уточнил, серьезно ли я говорю. Я подтвердил, что да, и мне показалось, что его челюсть отвисла до пупка. Следует сказать, что по сегодняшний день я остаюсь единственным сотрудником эскорта Фиделя, который бежал в США. Чиновник широко улыбнулся мне, встал и, сказав: «Побудьте здесь, я сейчас вернусь», ушел. Отсутствовал он целый час и вернулся с толстым досье, которое положил на стол. На белой этикетке обложки можно было прочитать: «Хуан Рейнальдо Санчес». Это было мое досье, которое он затребовал у ФБР! В папке содержалась куча разных бумаг, относящихся ко мне и позволяющих восстановить мою биографию. Помню, следующий час этот офицер заполнял мое прошение о предоставлении убежища и задавал мне совершенно анекдотические и смешные вопросы. Например, он хотел любой ценой понять, как Фиделю удается есть опрятно с такой длинной и густой бородой! Наконец, он спросил, согласен ли я подробно все рассказать агенту ФБР, на что я ответил: «Еще бы! С огромным удовольствием!»

Потом я позвонил дяде, которого всегда считал своим вторым отцом. Я услышал, как на том конце провода, в своем доме в Майами, он кричит и пляшет от радости: «Это правда? Ты сумел? Я люблю тебя, сынок! Приезжай скорее, мы хотим тебя видеть немедленно!» У всех у нас было такое чувство, будто мы наяву переживаем киношный хеппи-энд. Он приобрел мне билет на самолет, и восемь часов спустя я приземлился в Майами, где меня встречали самые дорогие люди: вся моя семья! Вернее, почти вся. Моя мать осталась на Кубе, мой сын тоже; им удастся покинуть остров только в 2012 году. Но остальные были без ума от счастья. Моя жена, моя дочь, мой зять, мои внуки, моя дядя!

Приехав в дом дочери, где меня ждали вкусный обед и новая одежда (я бежал с Кубы, не взяв с собой ничего, кроме того, что было на мне), я начал с того, что забрался в горячую ванну, побрился и потом, красивый и свежий, вышел отпраздновать это невероятное событие – мою свободу. Впервые за много лет я мог расслабиться, избавиться наконец от тревоги и напряжения, вызванных постоянной слежкой агентов госбезопасности. Дамоклов меч, так давно висевший над моей головой, исчез.

Для кубинца встреча с родными, воссоединение семьи – это самое лучшее, что может произойти. Никогда больше я не испытаю тоски от разлуки с близкими, от которой страдает столько семей. Мы сели за стол, чтобы отведать камаронес аль ахило – национальное кубинское блюдо: креветки с чесноком, рисом и черной фасолью, весь вечер мы смеялись и обнимались.

На следующий день я побывал в квартале Маленькая Гавана и убедился, что ничто в его архитектуре не напоминает Гавану, пусть даже сотни тысяч кубинских беженцев играют в парках в домино, пьют в любое время суток кофе по-кубински и воссоздают радушную атмосферу, свойственную народу, к которому принадлежу и я.

* * *

Год спустя я работал независимым консультантом в области обеспечения личной охраны, а также политическим аналитиком по Кубе. Я глубоко убежден: положение на острове не изменится в лучшую сторону до тех пор, пока братья Кастро останутся у власти. Издалека я вижу, как мой бывший шеф Фидель стареет, как его одолевают болезни. Он медленно угасает и все менее и менее может царствовать над людьми и влиять на события… Я знаю, как сильно он должен страдать, когда смотрится в зеркало и видит, каким стал. Я хорошо его знаю.

Думая о нем, я не испытываю ни ненависти, ни досады, ни обиды. Эти негативные чувства мешали бы мне жить. А я всегда был оптимистом, уверенным, что завтра будет лучше, чем сегодня. Если я и испытываю к кому-то неприязнь, то скорее к его подручным, отправившим меня за решетку: к прокурору, судьям, офицерам военной контрразведки, к бывшим коллегам, дававшим против меня ложные показания, и к другим стукачам. Это они исполняют самые грязные поручения, это на них держится система.

Я же, со своей стороны, просто ошибся. Я совершил ошибку, посвятив первую половину своей жизни охране и защите жизни человека, которым восхищался как борцом за свободу своей родины и в котором видел идеал революционера, пока не разглядел, что он охвачен жаждой абсолютной власти и презирает народ. Еще больше, чем за безграничную неблагодарность к тем, кто ему служил, я упрекаю его за предательство. Ибо он предал надежду миллионов кубинцев. И до конца моих дней в голове у меня будет вертеться вопрос: почему революции всегда заканчиваются плохо? И почему их герои обязательно превращаются в еще худших тиранов, чем те диктаторы, которых они свергли?