Книга Путь к сердцу. Баал - Вероника Мелан

Черт, еще пара минут, и стемнеет. И тогда он не увидит всего, зачем пришел.

Он как раз раздумывал над тем, а не отправить ли ей мысленный посыл – мол, выходи, пора уже, накупалась, – когда Аля самостоятельно поплыла к берегу. Нащупала ногами дно, оперлась на него, пошла, отталкивая руками гладкие ласковые волны, вперед.

И в этот момент он вышел из кустов и двинулся навстречу. Без стеснительности, без притворства – приблизился, чтобы посмотреть.

Интересно, как она отреагирует – убежит? Спрячется? Накричит на него, потребует убраться к черту?

Баал усмехнулся.

Завидев гостя, девчонка на секунду застыла – она как раз стояла по пояс в воде (верх тела прикрыт прилипшими к мокрой коже волосами), затем (он удивился и не поверил собственным глазам) как ни в чем не бывало двинулась вперед. Вперед. Прямо к нему. Прямая, спокойная, без смущения.

И тогда замер он сам. Не дошел до воды метров десять, остановился, жадно разглядывал все новые открывающиеся взору детали: округлые бедра, ямку пупка, темный треугольник вьющихся волос под ним – она, оказывается, старомодна – не бреет там, как другие. Ах да, она же из другого мира и помнит об этом…

Вид небритого треугольника заставил и без того набухшие чресла напрячься сильнее – интересно, какая она там? В своей скрытой пещерке? Недотрога…

Нагая Алеста вышла из воды и остановилась прямо напротив него. Удивила его по полной – не выказала страха, не издала ни звука, не вымолвила ни слова – просто остановилась и теперь смотрела с любопытством и… скрытым вызовом? Ух ты как! Голая, без стеснения, без дурацкого и никому ненужного жеманства – такого он не ожидал. Даже восхитился.

Восхищения, впрочем, выказывать не стал – улыбнулся, протянул к ее телу руки и медленно убрал за плечи мокрые волосы. Открыл грудь, какое-то время смотрел на нее. Затем придвинулся еще ближе, не спрашивая разрешения, взвесил «богатство» в ладонях – приподнял, опустил, приподнял еще раз. Темные соски блестели от влаги, на прохладной от воды коже играли капельки.

Он посмотрел ей в лицо: рот чуть приоткрыт, губы подрагивают, зрачки расширены, глаза блестят, но страха так и нет. Молодец, девка, – не просто ладная, еще и смелая. Ему все тяжелее давалось «неподдавание» зову похоти, но никакого соития в планы изначально не входило.

– Знаешь, даже жаль, что ты не любишь мужчин.

Усмешка. А во фразе проскользнувшая нотка грусти.

– Почему же не люблю?

Ее голос был хриплым, обволакивающим, под стать атмосфере. Воздух вокруг озера застыл; их обнимали теплые синеватые сумерки.

– Потому что ты ни одним из них не пахнешь.

– Потому что я ни с одним до того не была.

– А чего ж всем отказывала? Не нашла достойного?

И, не дождавшись ответа, убрал руки – развернулся, зашагал прочь, оставил ее стоять на берегу, смотреть ему вслед.

Нет, он не зря приходил – такую грудь стоило увидеть и уж тем более стоило потрогать – прохладную снаружи, но горячую внутри, плотную, увесистую, прекрасную.

Однозначно стоило.

Спину Баала жег ощутимый через расстояние настойчивый женский взгляд.

Расплата оказалась жестокой – он бодрствовал полночи. Не мог унять поднявшуюся плоть – два раза ходил мыться в душевую на улице, окунался под холодные струи, сливал бак подчистую, даже раздумывал о том, чтобы дойти до озера – погрузиться в него целиком, – но едва вспоминал о том, что до того в нем купалась голая женщина, как понимал – не поможет. Станет только хуже.

Заснул он уже на рассвете, умаявшись, когда за занавесками начало сереть.

* * *

– Имя. Каким ты хочешь, чтобы оно стало?

Наутро они оба делали вид, что ничего особенного не случилось.

Ну, подумаешь, накануне она стояла рядом с полуобнаженным мужчиной, а тот трогал ее за интимные места. Подумаешь, горела потом полночи, как в аду; утро – оно на то и утро, чтобы вещи в нем выглядели иначе – более резко, но менее значимо, непонятно и размыто.

Баал сидел за столом и притворялся, что Алесты не существует – той, вчерашней Алесты, – а к сегодняшней он относился, как обычно: чуть дерзко, с усмешкой, со знакомым напускным равнодушием.

Ей хотелось дать ему в лоб.

Или сесть на колени. Запустить пальцы в волосы, поцеловать – первый раз попробовать мужские губы на вкус. Они должны быть особенными, в нем все должно быть особенным – она чувствовала это кожей. Но ведь не подойдешь, не сядешь – сгонит. Нужно терпение, нужно выждать.

Они оба играли.

– А имя менять обязательно?

– А как ты собираешься возвращаться? Скоро данные о твоей личности будут стерты, и в Город вернется другая Алеста, которая уже не Алеста.

Алька помрачнела. Имя менять не хотелось – она к нему приросла.

– У меня ведь еще есть время подумать?

– Думай. Но документы надо делать заранее, иначе приживешься тут.

Повисло многозначительное молчание.

Наверное, хозяин вложил в последнее предложение уничижительное значение – мол, будешь бездомной, – а Альке почудилось другое – ей вдруг представилась жизнь тут – их совместная жизнь. С ним, с Баалом. Она бы нашла, чем занять себя, он бы возвращался по вечерам домой, а она встречала бы его – ласково и жадно, любила бы, как женщина любит мужчину. Доверяла бы, уважала, заботилась.

Какие странные мечты. Бред… наверное.

Она, вон, и так шлет ему Любовь ежедневно, а результата ноль – почему вчера ушел? Почему не позволил себе большего – не понравилась?

В это Алеста не верила. Видела, как вздыбились его штаны, и полночи пыталась не думать о том, что под ними.

Вот как бы его подтолкнуть? Уходить из этого дома, не попробовав того, к чему тянулось не только сердце, но и тело, казалось неразумным. Тоскливым.

– А я тебя плохо кормлю?

– Что?

Хозяин о чем-то задумался, и вопрос выбил его из колеи.

– Говорю, я плохо готовлю?

– Нет. Я что – не жру?

Вместо ответа она улыбнулась. Баал «жрал» и жрал за обе щеки.

– Так я бы и осталась. Прижилась бы.

Он счел ее слова не то глупой шуткой, не то завуалированным оскорблением.

– Ты, давай, думай насчет имени, – черные глаза прищурились, и у Альки вновь невпопад заныл живот, – я тебя не на постой привел.

– А если я свой постой отрабатывать буду?

– Чем? Жратвой?

– Уборкой, заботой, любовью.

Желваки на квадратных и небритых челюстях напряглись, недобро поджались губы. Даже воздух в кухне похолодел.

«Вот так всегда…»