Книга Казаки на персидском фронте (1915–1918) - Алексей Емельянов

– А пьют на свадьбе, Александр Иосифович?

– Пьют ли на свадьбе? Вы спросите Якова, он Вам расскажет.

Яков Нетывченко – вестовой из «стариков» санитаров.

– Ну, так что же Яков?

– Попал раз на свадьбу, в деревне под Хамаданом. Гости как раз танцевали. Пригласили Якова. Угощали вином. Говорит, упирался. А потом разошелся, танцевал с персами. Подарили ему на память платок. «Нарезался» здорово.

Мы сидели и лежали на полу, на роскошном султан-абадском ковре, вокруг скатерти, богато уставленной свадебными яствами и напитками. Ужин кончился. Из сада уже все разошлись. Спустили большой керосино-калильный фонарь, висевший перед террасой. Григорьянц говорит, – это знак уходить.

– Подождите еще, господа, – сказал хозяин – Вы такие редкие гости.

Попросил Багира почитать стихи. Молодой поэт сначала прочитал два своих стихотворения, а потом читал отрывки из Хафиза, Омара Хейяма и Саады[45]. Злые эпиграммы Хейяма, высмеивающие духовенство, запреты пить вино, вызывали одобрение персов. Багир объяснял по-французски: Хейям – ученый, математик, поэт; жил в двенадцатом веке. Его старинные песни очень популярны в народе еще и теперь. Песни короткие – по четыре стиха, но они блещут остроумием, правдой и сарказмом. Поэтический язык персидского поэта и голос Багира очаровали нас. Я просил прочитать из Гафиза. Студент знал наизусть стихотворение, которым восторгался А.А. Фет, передавший нам его в образных стихах:

Если вдруг без видимых причин Затоскую, загрущу один, Если плоть и кости у меня Станут ныть и чахнуть без кручин,

Не давай мне горьких пить лекарств, Не терплю я этих чертовщин. Принеси ты чашу мне вина С нею лютню, флейту, тамбурин.

Если это не поможет мне, Принеси мне сладких уст рубин, Если ж я и тут не исцелюсь, Говори, что умер Шемзеддин.

Саады Ширазский и Гафиз[46] – величайшие лирики Персии тринадцатого и четырнадцатого века. Оба – суффисты. Созерцательные мудрецы и мистики, они воспевали в стихах радости жизни – красоту природы, вино и любовь. В обыденной жизни они были аскетами, а в художественном творчестве славословили яркие краски реального. Персидская поэзия проникнута мистицизмом. Здесь пишут об утехах любви и веселье, а читатель воспринимает поэтическое творчество лишь как форму. Он истолковывает поэзию, как скрытую Божественную благодать, как мистический экстаз, устремление к Богу. Персидская поэзия богата содержанием и истинной художественной формой. Цари Персии всегда были покровителям искусств. Истинные поэты при шахском дворе находили покровительство, создавали школы, имели многочисленных поклонников, а народ веками сохраняет память и чтит тех, кто одарен языком богов. В старинных стихах и народных былинах воспевается могучее величие древней родины, ее национальные герои. Эффектны и образны народные сказки Персии. Сюжет их часто не оригинального происхождения. Он заимствован из Индии. Древняя литература Персии неизмеримо беднее поэзии. Памятниками ее служат лишь хвастливые клинообразные надписи воинственных царей. С пятнадцатого века до наших дней литература и поэзия Персии переживает эпоху упадка. Главной формой современного поэтического творчества являются хвалебные гимны шаху, меценатам, длинные стихи, посвящаемые торжественным приемам во дворцах, описание парадов. Новой литературы и науки нет. Просвещение народа основывается на Коране, а знание по медицине, праву, астрономии и другим дисциплинам познается из отживших свой век ученых произведений шиитов.

Кипучая история Европы XIX века прошла мимо Персии. Исторические познания таджика[47] ограничиваются знанием имен Петра Первого и Наполеона.

Глава четырнадцатая

МОХАРРЕМ И САФФАР

Завтра начинаются страсти Мохаррема – «ашура». Тегеран оживлен. Репетиции религиозных мистерий – «тазие», длящиеся уже вторую неделю, возбуждают горожан, и все готовятся к печальным торжествам.

Пять веков из года в год весь шиитский мир, по почину благочестивых Сефевидов[48], публично выражает свою скорбь по поводу трагической смерти потомков Магомета. Сторонники и последователи замученного шаха Гуссейна, побежденные и гонимые, нашли убежище в Персии, а поруганная вера их стала государственной религией. Столица отдает дань уважения прошлому, и тысячи правоверных молитвой и страданиями очищают перед Богом свои грехи.

* * *

Это было еще в седьмом веке после Рождества Христова. Магомет умер, а преемника своей власти не назвал. Из-за власти калифата[49] разыгралась кровавая трагедия. У Магомета сыновей не было. Единственная дочь, Фатима, вышла замуж за двоюродного брата пророка – Али. После смерти Магомета началась распря среди наследников. Одни утверждали, что право на престол пророка должно принадлежать потомкам Абубекра – вотчима Магомета, другие – Али и его потомкам. Али был убит своими врагами, и внук Абубекра Муавий провозгласил себя калифом. У Али и Фатимы было два сына, старший – Гассап – и Гуссейн. Гассап – мягкий, к власти не стремился и поддавался чужим влияниям. Гуссейн – наоборот. Характера твердого, энергичный, честолюбивый, хотел сесть на принадлежащий ему по праву престол и за это право вел активную борьбу с родственниками – претендентами на тот же престол. Центром движения сторонников Али была столица Месопотамии и Сирии – Куфа. Муавий умер, и царством управлял его сын Езид. Династическое движение имело, по-видимому, политический характер, так как оно было направлено главным образом против двора и самого Езида. Его правлением свободолюбивые арабы были недовольны. В городе началось движение, и Езид готов был уже отказаться от престола в пользу Гуссейна. К Гуссейну в Медину прискакали гонцы из Куфы и заявили, что народ ждет своего законного властителя в столице. Гуссейн собрал небольшой отряд, захватил свою семью и помчался в Куфу. Ему не удалось соединиться с своими сторонниками и захватить престол. Военачальник Шимр, один из преданных друзей покойного Муавия, уговорил Езида не уступать престола. Шимр собрал большое войско, отрезал отряд Гуссейна от Ефрата и окружил неприятеля со всех сторон. Десять дней длилось сражение, и в неравной борьбе погибли все потомки Магомета.

* * *

Семья Гуссейна умирает от жажды в знойной пустыне. Гуссейн и его дружина проявляют чудеса храбрости. Имам[50] поражает один сотни врагов, не обращает внимания на раны, но не может видеть мучений близких, умирающих от жажды. На его глазах враги убивают некоторых членов семьи. Он выезжает в поле к врагам своим и просит воды, чтобы утолить жажду жены и детей. Напрасно. Враги жестоки. На мольбу Гуссейна они отвечают злобно:

– Ты не получишь ни капли, хотя бы весь мир переполнился водой.

Гуссейн бросается на врагов, разит их мечом и пробивается к Ефрату. Он несет воду умирающим, но ему говорят, что его любимый сын убит. В отчаянии он выливает воду на землю и стремится соединиться с семьей. Он окружен врагами, изранен, но стремится вперед.