Книга Сокровищница ацтеков - Томас Жанвье

– А я так, напротив, сильно рассчитываю на успех, – подхватил Янг. – Положим, я не так сведущ в подобных делах, как Рейбёрн, но ведь здешние рудокопы – настоящие дьяволы во плоти, точно они сейчас выскочили из ада. Ничто не может сравниться с их злобой и кровожадностью; эти чудовища только того и ждут, чтобы разделаться со своими притеснителями. Нам следует выкинуть такую штуку: подпустить к себе неприятеля поближе, а потом, после здоровой перестрелки, когда он утомится, насесть на него молодецким натиском. Увидите сами, что наши звероподобные союзники врежутся в ряды неприятелей, точно курьерский поезд. Не успеет верховный жрец опомниться, как мы всыплем ему таких горяченьких, что он удерет без оглядки и растеряет по дороге свои мохнатые мокасины. Вот помяните мое слово, Рейбёрн! Впрочем, что тут и толковать: дал бы только Бог нам поскорее убраться из этой проклятой долины, с полными карманами долларов!

Что касается меня, то я не вполне разделял как скептицизм Реибёрна, так и радужные надежды Янга. Каждый из них был по-своему прав; я же как человек неопытный в военном деле, рассуждал по-своему и мне казалось, что наши шансы на удачу и поражение были приблизительно равны. К тому же в последнее время несмотря на тяжелые испытания судьба явно благоприятствовала мне. Я собрал богатейший запас сведений об археологии ацтеков, представлявшей до сих пор столько темных сторон, и теперь невольно верил в свою счастливую звезду не хуже Наполеона I. Впрочем, я не давал себе увлекаться, стараясь трезво смотреть на вещи и помнить, что меня могут убить в предстоящем сражении, причем все мои удивительные открытия пропадут для человечества, я же сам лишусь заслуженной и лестной славы. Стыдно сознаться, но, не смотря на все усилия отнестись спокойно к такой печальной возможности, мне никак не удавалось удержаться на высоте философского хладнокровия, и я приходил в настоящее бешенство, представляя себе, что какой-нибудь неотесанный индеец, раскроив мой череп, лишит меня заслуженной известности, а ученый мир – неоценимых знаний, которые я накопил в своем мозгу.

Но всякая мысль о моей собственной судьбе отступила у меня на задний план и мои себялюбивые соображения внезапно рассеялись из-за опасности, которой неожиданно подвергся один из моих товарищей. В один прекрасный день верховный жрец прислал официальное предложение – вступить в мирные переговоры с мятежниками и пойти на уступки, если они согласятся принять предложенные им условия. Эта новость взволновала весь лагерь. Сановник, посланный для переговоров, прибыл к нам с большой помпой. Это был маститый старец, окруженный почетной свитой; такая роскошь была, очевидно, выставлена с целью сильнее подчеркнуть важность возложенного на него поручения. Две наши сторожевые лодки проводили его баржу через озеро, и ему одному было позволено высадиться в Гуитцилане. Принятый членами совета, он в вкратце выразил желание верховного жреца, не прибавляя от себя никаких аргументов и комментариев. Верховный жрец, сказал он, хочет предотвратить кровопролитие между братьями; он готов помиловать виновных и даже снизойти до рассмотрения требований преступных людей, поднявших против него оружие. Со своей стороны он предлагает восстановить обычай, позволявший родителям выкупать родных детей, чтобы избавить их от рабства или принесения в жертву богам; кроме того, он отказывается от некоторых своих прав (которые здесь не стоит перечислять) в гражданских делах, предоставляя их совету. Взамен этих уступок он требует, чтобы войско мятежников было немедленно распущено и в Гуитцилане был водворен прежний порядок: рудокопы должны возвратиться к своим занятиям, а остальные тлагуикосы – к своим господам; изготовленное оружие должно быть передано хранителю арсенала в Кулхуакане. Последнее заключительное требование верховного жреца относилось уже к нам, и совету дали понять, что от его точного и неуклонного исполнения зависит успех остальных переговоров. Янга, Рейбёрна и меня следовало, по словам уполномоченного, вывести вон из Азтлана через загражденный проход и оставить в пустыне на произвол судьбы. Что же касается фра-Антонио, то Итцакоатль требовал немедленной выдачи миссионера, намереваясь предать его лютой казни, чтобы умилостивить разгневанных богов, так как он покушался поколебать истинную веру в народе и развратить азтланеков.

Мы с фра-Антонио находились в зале совета, когда уполномоченный передавал свое поручение; последние слова сановника заставили меня смертельно побледнеть, я чуть устоял на ногах и быстро обернулся к своему другу, думая, что он так же взволнован и потрясен только что слышанным. Однако перспектива ужасной смерти не испугала подвижника. Напротив, лицо фра-Антонио светилось восторгом, как будто он видел величайшее счастье в ожидавшем его мученическом венце.

Предложение верховного жреца вызвало жаркие споры как в самом совете, так и в целом лагере, где вскоре все стало известно. Одни говорили, что обещаниям Итцакоатля можно поверить; другие утверждали, что на него нельзя положиться. Что касается членов совета, то они принимали не особенно близко к сердцу нашу участь. Мы послужили для дела восстания, потому что наше прибытие было как бы сигналом к давно назревавшему мятежу, и теперь в нас более не нуждались. Новое правительство гораздо сильнее занимал вопрос: сдержит ли верховный жрец свои обязательства, после того как инсургенты будут разоружены и окажутся в его власти. Вокруг этого существенного пункта и вращались все споры. В пользу разоружения говорило то, что Итцакоатль не требовал выдачи виновных и даже хотел удовлетворить справедливые претензии мятежников. Поэтому многие стояли за мирное соглашение с верховным жрецом. Другие же возражали им, доказывая, что такая внезапная уступчивость со стороны тирана не обещает ничего хорошего. Очевидно, он понимал безвыходность своего положения и хотел хитростью удержать ускользавшую от него власть. Его лживые обещания не заслуживали никакого доверия; следовательно, для инсургентов было гораздо выгоднее прибегнуть к войне, тем более что к ней были сделаны все необходимые приготовления.

Жаркие споры продолжались целый день, не приведя ни к какому положительному результату. Мы с фра-Антонио прислушивались к ним с большим вниманием и переводили слышанное товарищам, так как от исхода этих прений зависела наша судьба. Если бы противники Итцакоатля решили с ним помириться, то одному из нас пришлось бы немедленно идти на казнь, остальным же – оказаться пленниками среди мрачных гор в дикой пустыне. Когда наступила ночь и совет, не решив ничего, закрыл заседание до следующего утра, мы вернулись в отведенную нам комнату и принялись толковать между собой. Разговор наш был не из веселых.

– Даже если бы эти люди знали алгебру, – сказал Рейбёрн, – я не понимаю, каким образом они разрешили бы представившуюся им проблему. Все когда-либо существовавшие иксы недостаточны для определения такой неизвестной величины, как верховный жрец; поэтому все данные задачи недостаточны здесь для ее разрешения. Последние три часа, насколько я могу судить, члены совета ходили по заколдованному кругу, откуда нет выхода, и не могли подвинуться ни на шаг вперед. Беда в том, что одна половина из них верит искренности верховного жреца, а другая ее отрицает. Это дело личного убеждения. По-моему, они никогда не договорятся между собой, хотя бы протолковали целых двадцать лет.