Книга Детям до шестнадцати - Виталий Каплан

Он открыл глаза. Глобус вращался, причём с бешеной скоростью. Казалось, он сейчас вообще взлетит, проломит оконную раму и помчится вверх, сперва в облака, потом в космос.

– А как остановить? – растерялся Саня.

– Да просто отпусти кнопку, или что там у тебя, – посоветовал Дима.

– У меня спусковой крючок ракетницы, – немного стесняясь, признался Саня.

– Ты его сейчас держишь, или снял палец?

– Держу.

– Ну так отпусти, и успокой свой шарик. Пусть уснёт.

Палец – воображаемый, конечно! – Саня с воображаемой ракетницы снял, но вот усыпить волшебство оказалось не так-то просто. Пришлось представить себе игрушечную кроватку – такие были у девчонок в детском саду, он запомнил – уложить туда шарик и покачивать. Типа баю-бай, засыпай, дам тебе каравай…

Получилось. Глобус вздрогнул, сбавил скорость, а спустя несколько оборотов и вовсе остановился.

– Ну вот, типа поздравляю! – Дима снова хлопнул себя по коленке. – Всё получилось. Первое твоё волшебство! Теперь попрактикуемся вон на ней, – показал он на грушу. – Врежь ей как следует! И попробуй побыстрее. Долго разгоняешься. А как получится, пойдём гулять. Ну, гулять и учиться. Как это у художников говорят – на пленэр.

4.

На улице было не то чтобы жарко, но по-летнему тепло. Саня даже куртку снял и забросил её на плечо – всё равно мама не видит. По радио утром сказали «девятнадцать градусов, без осадков», но его всё равно заставили одеться «как следует». Он чуть было не распсиховался, но вовремя вспомнил: сейчас возникать не время. А то ведь папа легко отменит прогулки, и придётся до каникул в «детской» киснуть, причём даже в «С.Т.А.Л.К.Е.Р. а» теперь не погоняешь.

Вот Диме – тому хорошо, его никто не контролирует. Отец в Новосибирске, бабка на грядках, поэтому он даже переодеваться не стал, только в кроссовки влез.

Народу было не сказать чтобы много – с одной стороны, первое мая, день праздничный, а с другой – хорошая погода, и значит, кто на дачах корячится, кто в пампасах шашлыки жарит.

– А мы куда вообще идём? – поинтересовался Саня.

– Да есть у меня кое-какие дела, заодно и попрактикуемся, – обернулся Дима. – Сейчас у тебя более сложные задания будут – с людьми работать. Это не глобус крутить и грушу лупить, здесь тонкость нужна. Как на скрипке – там же ладов нет, чуть палец сдвинешь, и уже фальшь.

– Ты в музыкалке, что ли, на скрипке учишься? – вспомнилась ему Лягушкина, которая хвастала своим абсолютным слухом.

– Ага, только уже закончил. И не по скрипке, а на блок-флейте. А скрипка – это серьёзно, это или всё бросать и по-настоящему заниматься, или никак. Поэтому сейчас думаю гитару как следует освоить, всё-таки попроще инструмент. Но не чтобы песни всякие, а настоящую музыку, классическую.

Болтая, они вышли на широкую улицу, засаженную тополями. Те уже покрылись тонкой и слегка желтоватой листвой – вскоре она позеленеет, а потом и белый пух полетит – но сейчас узенькие, клейкие листья остро пахли весной.

– О, вот, кстати! – остановился вдруг Дима. – Вот тебе и упражнение номер раз! – он указал головой в сторону молодой черноволосой женщины с одетой в красный комбинезон девочкой лет трёх, не больше. Мама целеустремлённо тащила её за руку, а девчонка упиралась, визжала, подпрыгивала на месте, и в бессвязных воплях можно было разобрать только «Не хочу!», «Не пойду!». «Рот закрой, дрянь! – оборачиваясь к дочке, орала мама. – Не то дома получишь!»

– А что делать-то? – не понял Саня.

– Успокоить, – распорядился Дима. – Сперва маму, потом девицу. Только не пережми, аккуратненько.

– А дотянет волшебство? – с сомнением спросил Саня: до скандалящих было метров двадцать.

– Да легко! – ободрил его Дима. – Опытный волшебник может и на километр дотянуться. Давай, Санёк, работай!

Саня мысленно дотронулся до белого шарика, ощутил привычную уже волну. Затем представил, как эта высокая брюнетка в узеньких джинсах делает глубокий вдох, как вытекает из неё в солнечный майский день серо-зелёная злоба, тает в воздухе, а сам этот тёплый, наполненный весенними запахами воздух касается разгорячённых мозгов женщины, и та вдруг понимает: всё на самом деле хорошо, не стоит кричать, малышка просто устала и хочет спать, дома её сразу нужно уложить в кроватку и спеть песенку… только не рэп, а что-нибудь детское… ну вот как мама поёт Мишке: «По диким степям Забайкалья».

А потом он, гладя левой мысленной ладонью белой шарик, указательным пальцем мысленной правой осторожно, по миллиметру, потянул мысленный спусковой крючок – чувствуя при этом воображаемой кожей холодную сталь.

Женщина – не воображаемая, а настоящая – замедлила свой темп, растерянно повернула голову направо, затем налево, потом наклонилась к девочке и как-то неуверенно, будто впервые, погладила её по кудрявой голове.

– Пять баллов! – звонко хлопнул себя по коленке Дима. – С первого раза! Теперь давай, работай мелкую.

С мелкой, к Саниному удивлению, оказалось сложнее. Сперва он попробовал сделать с ней то же, что и с мамой – но посланный им тёплый воздух натолкнулся на какую-то стенку. Девочка продолжала визжать, топать ногами, и мамина ласка, похоже, была ей по барабану.

– Не получается! – смущённо признался он.

– А ты попробуй на неё настроиться, почувствовать, – посоветовал Дима. – Она, наверное, барьер выставила… ну, мы это так называем. Короче, не надо его силой ломать, ты через него прыгни, успокой, а она уже сама снимет.

Саня попробовал. Представил волну спокойствия – и на малой скорости направил к девчонке. Ага, вот здесь волна тормозит, вот он, этот барьер… ого, какой высокий! Вроде того забора, каким в Семиполье окружён бывший колхозный сад. Колхоз давным-давно стал называться как-то по другому, а сад остался, и они с Васькой Дробенко и Гришкой Щербатовым лазили туда за малиной. Нагретые июльским солнцем доски с давно облупившейся бурой краской, звон кузнечиков… а с той стороны – бескрайние заросли малины, ягоды огромные и не просто спелые, а переспелые, чуть ли не сизые, и можно не торопиться… по словам Васьки, сторож дядя Костя сегодня уже успел хорошо принять на грудь…

Саня во всех подробностях представил этот забор, потом, погладив белый шарик, прыгнул, ухватился за неровные края досок, подтянулся, забросил правую ногу на ту сторону и даже почувствовал, как натянулась и опасно затрещала ткань джинсов. А потом спрыгнул вниз, обжёгся крапивой, поморщился – и двинулся к своему образу цели.

Девчонка, оказывается, ревела не просто так – от усталости или обиды. Сейчас Саня был внутри неё и понимал: это особый рёв, творческий. Мелкая вкладывала в него всю душу, вливала весь океан своих чувств, по сравнению с которыми его собственные казались лужицей. Ей обязательно нужно было сообщить не только маме, но и всему миру о своей беде. Что за беда, Саня уловить не мог, но девчонке она казалась огромной.