Книга Перепутаны наши следы (сборник) - Наталья Симонова

– И заметь, – гнул свое Володя, игнорируя сказанное женой, – люди сами захотели. Референдум совершенно честный. Немецкий соцопрос показал восемьдесят два процента крымчан, голосующих за вхождение в РФ! И это они еще наверняка приуменьшили! И хоть кого спроси, кто там сейчас побывал, люди в Крыму довольны, что они опять россияне. Вот она, воля народа! Причем очевидная и несомненная.

– Прекрасно! А по Будапештскому меморандуму, я так понимаю, мы никаких обязательств на себя не брали?

– Брали! – победно подтверждал муж. – Но по поводу другого государства! Путин ясно сказал: с этим государством никаких обязывающих документов не подписывали! Ведь они же отрицают, что совершили у себя антиконституционный переворот? По их утверждению, это народная революция? Ну а в результате революции возникает совершенно новое государство.

– Ага, а еще Путин сказал, что договор, оказывается, сторонами не был ратифицирован, а еще он сказал, что Крым в свое время был передан Украине незаконно, а еще он сказал, что Крым исконно русская земля, напрочь забыв, что до этого он был исконно татарским, а до того исконно греческим и так далее. И заметь, все это говорилось уже постфактум, после того, как нагло нарушили собственные обязательства. Чего только не скажешь, когда нечего сказать по существу!

– Почему ж нечего? Все имеет значение. И воля населения, и исконные права на Крым, и, по тому же немецкому соцопросу, то, что восемьдесят процентов военнослужащих Украины в Крыму перешли в ВС РФ! А твои американцы, между прочим, бомбили Югославию и Ирак, вторглись в Никарагуа, в Сирию и вообще всюду лезут со своими порядками – и ничего, у нас вон даже некоторые граждане, любители «Эха Москвы», на них молятся. А тут – свое вернули – и только! Так сколько ж сразу вони!..

Маша кривилась от отвращения к самодовольству мужа. В лучшем случае такие разговоры заканчивались угрюмым взаимным необщением, в худшем – разнузданной руганью.

– Да они там детей распинают! – кричал возбужденный Володя, кляня киевских силовиков и вспоминая старый телевизионный сюжетец.

– Где пруфы, чувак? – глумилась Маша.

– По-русски, пожалуйста, – ревел оскорбленный очередной издевкой муж.

– Доказательства?! – цедила жена.

– Да по телику показывали! Какие тебе еще доказательства…

– Ты чё – дурак? – развернулась к нему Маша, выпучив глаза. – Уже все давно знают, что это фейк! Ремейк эпизодика из «Игры престолов»! Кы-но! Понимаешь? – членораздельно произнесла она, разъясняя как идиоту.

– Да ты-то откуда вечно все знаешь?! – скрывая растерянность, возмутился муж.

– Открой интернет, это доступная информация!

– Сам знаю… – отмахнулся Володя, намереваясь впоследствии прояснить для себя сомнительную тему, а сейчас поскорее соскочить с нее. – Просто дело в том, что пропаганда и должна быть впечатляющей… – поспешил он добавить. – Чтобы объединить людей, чтобы четко обозначить позиции. Это политика, моя дорогая! – поучительно воскликнул, тоже глядя на жену как на идиотку.

– А ничего, что такая «политика», про распятых мальчиков, разжигает ненависть и вражду, что она снова и снова раздувает эту войну на Украине?!

– Да вражду раздувают… – попытался возразить Володя, но был затоптан орущей Машей.

– И, кстати, думаю, немало бабушек – для которых телевизор же не может же врать же, в конце-то концов! – выкрикивала она с привычной для нее издевательской интонацией, – посмотрев, как эти «украинские фашисты» маленьких детей к доскам прибивают, от инфарктов скончалось прямо у своих экранов!

– Вот! – возликовал Володя. – Как ты сейчас лихо сочинила про бабушек! Вот так же и всякая пропаганда работает! И это правильно! Потому что наше дело правое!

– Наше-то? А как же! Всегда-а правое, – кривлялась Маша. – Магнитского в тюряге уморили, американцы по этому делу приняли закон о персонах нон-грата, а мы им за это – запрет на усыновление российских сирот иностранцами! Нате! Получите, сраные американцы! А то вдруг наши детки вырастут счастливыми и обеспеченными!

– И правильно! Хочешь, чтобы их американским маньякам отдавали?! Насильникам, садистам?! – совсем раскипятился Владимир. – Скольких детей они замучили, голодом заморили…

– М-да… – презрительно прервала жена. – Зачем я вообще с тобой говорю? Какой смысл? Что ни текст – или флуд, или тупая агитка.

– Отлично! – стараясь быть разяще саркастичным, пророкотал Володя. – Со мной бессмысленно! Прекрасно! Вот и общайся со своими дебилами! Они во всем тебе под стать!

– Точно, – по-змеиному улыбнувшись, согласилась Маша, спокойно откидываясь на спинку кресла. – С ними куда лучше. А то с тобой после этих так называемых дебилов… вообще даунгрейд какой-то… Как с глиняным горшком беседовать.

– Дура! – задыхаясь от гнева, выдавил муж. – Тупая б-баба! – Он мог, конечно, приблизительно угадать, что означает этот «даунгрейд», но, так как не знал точно, слово это, как последняя капля, оскорбило его больше, чем сравнение с глиняным горшком. От беспомощности перед ядом жены Володя не смог придумать в ответ ничего лучшего, чем банальное гендерное оскорбление, даже не обидное в силу своей банальности. – Как же меня достал этот ваш птичий язык, хипстеры уродские! – тяжело выдохнул он. – Мало мне его на работе… – Он выбежал из комнаты, с мучительной гримасой потирая левую сторону груди. А Маша осталась перед компом, вполголоса бранясь себе под нос и яростно хмурясь. На душе у нее было так пакостно, что отдавало физической болью за грудиной. С одной стороны, вроде бы удачно получилось отбрить этого держиморду – он явно взбесился. Но с другой… С другой, она чувствовала себя настолько паскудно, как давно уже не было. Чем дальше, тем невыносимее становилась жизнь в их доме – а она все яростнее изничтожала последние крохи тепла на развалинах семейного очага. Не чувствовать этого Маша не могла, но до действительного осознания не допускала. Так и маялась между неопределенной тоской самоосуждения и мстительной ненавистью к мужу.

– Ты что – совсем ненормальная?! – влетела в комнату Женька. – Какой флуд?! Какой на фиг даунгрейд?! Ты в своем уме?! Не понимаешь, что добиваешь человека? Не в споре – по жизни, конкретно добиваешь, понимаешь? В физическом смысле!.. Маша… – с усилием переведя дух, попыталась говорить спокойно сестра: – Ну подумай, что ты делаешь! Ведь этого всего потом уже будет не поправить. Вы буквально разрушаете друг друга, особенно ты его! Так нельзя, это бесчеловечно, в конце концов. Он же выбежал от тебя держась за сердце, с перекошенным лицом. Маша, ну возьми себя в руки. Если хочешь развестись – разводись. Но хватит уже мучить друг друга!

– Правда? – тихо спросила Маша.

– Ну что делать? Раз нет жизни – разводись.

– Да нет… Правда, что держался за сердце?

– Правда. Ему ужасно плохо. Ему плохо в его собственном доме, Маша. У Володьки и так кризис, а тут еще ты, с твоей жестокостью…

– Но мы совершенно не понимаем друг друга! Ты только послушай, что он говорит!