Книга Подпольные девочки Кабула. История афганок, которые живут в мужском обличье - Дженни Нордберг

«Парни» знали о любви, но это была не та тема, на размышления о которой они предпочитали тратить свое время. Однако они знали, что девушки это делают, и временами подыгрывали им, просто чтобы посмотреть, насколько далеко те зайдут – сколь многим они готовы рискнуть. Шукрия рано усвоила, что любовь – это штука, которая может «снести крышу», и что ее следует предоставить более слабому полу. Ум женщин особенно восприимчив к тому, чтобы блуждать, увлекаясь поэзией и книгами. Мужской ум, напротив, более сосредоточен и лучше подготовлен к разрешению важных проблем и построению разных вещей. Во всяком случае, так ее учили.

Об руку с привилегиями, полагавшимися ей как второму сыну ее отца, шла ответственность. Бегать на базар, покупать еду и домашние принадлежности, таскать тяжелые мешки с мукой и канистры с маслом для готовки – все это ложилось на ее плечи. Старшего сына щадили – он всегда имел более высокий статус, чем семейный бача пош, – но Шукур была создана для того, чтобы заниматься тяжелым физическим трудом.

Особенно тягостно это было, когда у нее начались месячные. Рассказать об этом событии отцу было немыслимо: это определило бы ее как женщину и, более того, кровотечения пометили бы ее как нечистую и слабую. Так что, начиная с конца лета и начала осени своего 15-го года, Шукур мирилась со спазмами в животе, доверху заполняя тачку на колесах глиной у ближайшей ямы и бегом везя ее к дому, чтобы подготовить крышу к зиме. За лето глиняная крыша обычно пересыхала и растрескивалась, так что в месяцы, предшествующие ледяной, жестокой зиме, ее нужно было снова подлатать. Между пробежками с глиной Шукур садилась на корточки и обнимала себя за ноги, пытаясь унять боль и согреть живот.

Мать никогда не задавала ей вопросов, а отцу неоткуда было узнать. Шукур любила отца и стремилась делать все, что было в ее силах, чтобы угодить ему, будучи идеальным сыном.

Она благодарна за то, что месячные пришли к ней поздно: у младших сестер они начались гораздо раньше, в первые же подростковые годы. А когда Шукур исполнилось тринадцать, ее бедра почему-то не начали округляться ниже талии – так же как у Захры. Она заставляла свой голос звучать ниже, подобно голосам других мальчиков. Грудь ее оставалась плоской.

Она узнала от матери, что ребенок появляется на свет из женского лона. Сам акт рождения казался ей пугающим. Ее мать, как и многие другие афганки, рассказала дочери, что малыш внезапно прорывается наружу из дыры в животе женщины. Это была только одна из причин, почему Шукур решила, что никогда не выйдет замуж, и она была уверена, что больше нужна своей семье. Шукур воображала, что примет от отца эстафету по обеспечению их всех. Ее отец, офицер службы безопасности в аэропорту, ушел на пенсию, когда ей едва исполнилось четырнадцать, и Шукур решила получить образование, чтобы стать медсестрой. На самом деле она хотела стать врачом, но для этого требовались еще несколько лет учебы, и стоило это дороже. Ей пришлось бы работать и зарабатывать, чтобы оставаться сыном для своего отца и братом для своих сестер.

Таков был ее план.

Однако вскоре начали появляться опасности. Как примерно в то же время, в начале 1990-х, радикально изменилась жизнь Азиты, так случилось и с Шукур. Но ее семья оставалась в Кабуле на протяжении всей гражданской войны, которая последовала за правлением коммунистов. Шукур было 17 лет в тот день, когда на пороге их дома появились три моджахеда. В Кабуле только что ввели более строгий дресс-код для женщин – с обязательным головным платком. Боевики услышали истории о женщине, которая одевается как мужчина, и преисполнились решимости исправить это непотребство. Шукур чувствовала себя как дома в районе Даруламан, где выросла, в джинсах, мешковатой рубахе и со старательно отращиваемой прической в стиле афро. Боевики встали на пороге и потребовали, чтобы им предъявили переодетую преступницу, которая, как им сказали, живет в этом доме. Поначалу отец не сдавался. Но Шукур сделала шаг вперед и просто сказала, что, вероятно, они ищут именно ее. Двое мужчин пристально осмотрели ее, обменялись взглядами, и один из них заговорил властным тоном: «Ладно. Ты выглядишь как парень, ты полностью похож на парня. Так что мы будем называть тебя парнем».

И с этим словами Шукур получила одобрение моджахедов как «настоящий мужчина». Боевики ушли и больше не возвращались. Но они были предвестниками еще более темных дней, предстоявших в будущем. Родители Шукур начали думать, что ей больше нельзя оставаться мужчиной, тем более что и их родственники постоянно жаловались – они тоже становились все более консервативными и запуганными. Некоторые говорили, что неприемлемо иметь в семье взрослую девушку, которая притворяется парнем. Как всегда, на кону стояли репутация и честь.

Так что, когда двоюродный брат, который был на три года старше ее, однажды выпалил: «Ты помолвлена!» – Шукур отреагировала так же, как обычно реагировала на оскорбления: она ударила его по лицу. Он взвыл и схватился руками за нос, но почел за лучшее не бить кузину в ответ.

И он сказал правду. Дядя Шукур изложил ее родителям выигрышный аргумент. Теперь было уже слишком опасно для их дочери продолжать жить как мужчина. Когда Талибан пришел к власти, учредив в Кабуле полную гендерную сегрегацию, кросс-дрессинг был официально запрещен. Как правило, женщины вообще не должны были выходить на улицу, а если и выходили, то им необходимо было покрываться полностью, чтобы не возбуждать в мужчинах похоть и не вносить свой вклад в разложение общества.

Семья должна защитить Шукур – впрочем, как и себя, – сказал ее родителям дядя. Лучший способ – выдать ее замуж. И вдобавок будут еще деньги, которые даст семья мужа, чтобы получить Шукур в невесты, напомнил он им. Зачем отказываться от достойного выкупа за невесту в эти ненадежные времена?

Поскольку Шукур не могла напрямую поговорить с отцом об этой проблеме – это было бы неуважительно и неприемлемо, – она обратилась к матери: «Пожалуйста! Я не причиняю вам никаких проблем. Я ничего от вас не требую, как делают другие дочери. Я никогда не прошу новую одежду, даже на Эйд. Я вас не обременяю. Я просто пытаюсь помочь».

Мать Шукур выслушала примерно половину того, что ее дочь пыталась сказать. А затем перебила ее. Она сама вышла замуж в 13 лет. Уж, конечно, Шукур сможет с этим справиться, особенно после того, как она столько лет бродила где вздумается, чего не может ни одна другая женщина. Погуляла – и хватит. Шукур следовало бы быть благодарной. Возможно, ее будущий муж позволит ей работать в больнице, но ее обязанности как жены будут стоять на первом месте. Ее срок пребывания в должности полезного сына окончен. Теперь она может либо повиноваться – либо лишиться всей своей семьи. В сущности, никакого выбора здесь нет.

Спустя несколько дней тетка Шукрии принесла ей юбку в пол, бурку и пару невероятно маленьких туфелек с острыми носами. Может быть, поначалу ей будет непривычно надевать женское платье, но она привыкнет, уверяла тетка. Шукрия помнит, как подумала тогда, что тетка лжет.

На званом вечере в честь помолвки – небольшом, по меркам эпохи Талибана, сборище, куда пришло 75 человек, Шукрия узнала своего будущего мужа и вспомнила, где они впервые встретились. Она видела, как он несколько раз проникал в больницу и глядел прямо на нее. Можно сказать, даже пялился. Она тогда не придала этому особого значения: больница постоянно пребывала на разных стадиях хаоса, будучи переполнена пациентами и их родственниками. Но она запомнила и его лицо, и как он наблюдал за ней, пока она бегала между операционными, всегда соблюдая дистанцию. Он бывал там, чтобы взглянуть на нее, – на этом настаивали его родители.