Книга Грустный оптимизм счастливого поколения - Геннадий Козлов

Через некоторое время на столе появилась газовая горелка и большая глубокая сковорода, наполненная до половины маслом. Гейша опустила в кипящее масло тонкие ломтики мяса, лапшу, длинные тонкие грибы белого цвета, капусту, лук и непонятную мне зелень. Теперь мне предстояло научиться брать еду палочками. Дело это не слишком сложное, но с первого раза поймать гриб или макаронину оказалось нелегко. Угощение тем временем сменилось небольшим концертом. Мои спутники, совсем расслабившись, стали петь песни, в том числе и русские. Я, хотя тоже был выпивши, в этом их не поддержал, твердо следуя наказу жены.

Около полуночи, когда я уже отсидел на этом чертовом татами весь организм и даже шея еле держала голову, вечер закончился и мы отправились по домам. Японцы пытались посадить меня в такси, но я сумел отказаться и отправился в гостиницу на метро. Народу было совсем мало, и поезда ходили редко. В длинном туннеле перехода шедшая в пяти метрах позади меня молодая женщина вдруг без всякой видимой причины закричала. Памятуя инструкцию ЦК о невмешательстве в дела граждан чужой страны, я мигом преодолел оставшуюся часть пути и выскочил на платформу. Крик женщины, видимо, донесся и сюда. Судить об этом я мог по реакции окружающих, смотревших на меня если не как на убийцу, то минимум как на насильника. Немая сцена длилась секунд десять, я был совершенно растерян. Разрядка наступила только после того, как переполошившая всех дама вышла из туннеля. Оказалось, что у нее сломался каблук и она подвернула ногу. Обвинение было с меня снято.

В Университете Васеда я с большой пользой провел еще три рабочих дня, а в субботу Дж. Кобаяси и его жена устроили мне поездку к Фудзияме. Жена у Дж. Кобаяси не просто внимательная и чуткая женщина, она как бы состоит исключительно из искренней любезности, предупредительности и доброжелательности. Более душевного и тонкого человека мне в Японии встретить не довелось. Всю поездку я был окружен заботой и комфортом, как японский император.

Фудзияма довольно далеко от Токио, и я смог в какой-то мере рассмотреть страну, воочию убедившись, как ничтожно мало у японцев пространства для жизни. Большая часть территории гористая, и буквально каждый метр ровной земли приходится отвоевывать. За городом рисовые поля подходят прямо к дороге и занимают все незастроенное пространство. Детям здесь даже негде побегать, а что уж говорить о городах? Один из сотрудников Кобаяси – И. Уэзу, ставший впоследствии моим другом, как-то сказал, что ему очень повезло, что их дом недалеко от кладбища и детям есть где погулять.

Склоны гор и холмов повсеместно покрыты густой растительностью, большей частью бамбуком. Однажды, уже в университете в Осаке, я поленился обходить небольшую бамбуковую рощицу, решив пересечь ее («скосить»!). В итоге я оттуда еле выбрался. Бамбук даже в своих мелких побегах как железный, и пробраться через него так же трудно, как и через колючие горные кусты. К слову сказать, японцы используют бамбук весьма широко и в быту, и в строительстве. Самым очевидным является изготовление из бамбука стаканов и кружек для воды и пива. При сооружении строительных лесов бамбук заменяет стальные трубы.

В январе вокруг Токио снега почти нет, в горах, однако, холодно и все озера покрыты льдом. Туристов нет, в местах летнего паломничества мы были практически одни. Фудзияма очень красива и величественна, она, безусловно, заслуживает того поклонения японцев, которым окружена. Склоны ее издалека выглядят совершенно ровными, однако подняться на вершину далеко не просто.

После десятидневного пребывания в Токио я отправился в Нагою – достаточно крупный город в южном направлении. По соглашению об условиях обмена учеными все мои переезды оплачивала японская сторона, и поэтому ехал я на их знаменитом скоростном синкансене высшим (зеленым) классом. Поезд просто великолепен, как снаружи, так и внутри. Трогается и тормозит он так плавно, что не ощущаешь никакой болтанки и можно спокойно писать. Вкрадчивый женский голос предупреждает по-японски и по-английски об остановках и желает приятного пути. Трасса синкансена отгорожена от всего мира забором, и ничто не может помешать движению. Не удивительно, что расписание соблюдается с точностью до секунд. Зимой дорогу очищают от снега с помощью воды, для чего вдоль всей трассы смонтированы фонтанчики.

В Нагое принимающей стороной был профессор И. Исибаси, весьма деловой и американизированный. Убедился я в этом сразу по приезде. Уже на вокзале он предложил мне обменять билеты моего дальнейшего путешествия на второй класс, чтобы укрепить мое финансовое положение. Велико было его удивление, когда я, следуя наставлениям о необходимости поддержания престижа советского ученого за рубежом, отклонил его заманчивое предложение и, как потом выяснилось, не прогадал.

Неделя в Нагое прошла очень интересно и с большой пользой. Целыми днями я ходил по лабораториям и беседовал с профессорами, аспирантами и студентами. С каждым днем мой английский язык обогащался и становился свободнее. Слова, которые я прежде долго заучивал, вдруг стали совсем живыми помощниками. Они уже не путались в голове, а всегда были наготове.

Много интересного я узнал и вне стен университета. Каждый вечер мы проводили вместе с И. Исибаси или его сотрудниками. Однажды случился небольшой казус. И. Исибаси поручил своим студентам свозить меня в старинный храм, расположенный примерно в ста километрах от города. Доехали мы туда без происшествий. Памятуя о необходимости раздеваться в храмах во время чайной церемонии, мы оставили пальто в машине; хорошо еще не сняли ботинки, ибо студент тут же захлопнул внутри машины и ключи. Дело шло к вечеру. На улице было существенно ниже нуля. Открыть машину не удалось, и пришлось нам возвращаться на поезде. Бедного студента на следующий день чуть не лишили жизни.

Из Нагои я отправился в Осаку. Это огромный, шумный и неспокойный город еще дальше от Токио на юг. Университет по размеру под стать городу. Для меня он оказался тематически очень интересен. Кроме университета в Осаке я посетил также исследовательскую лабораторию «Хитачи». Прием был не столь открытый, как в университете, но удалось узнать немало полезного и здесь. Мои доклады становились все более уверенными и содержательными, появилась раскованность и в дискуссиях. Стала понятной и привычной английская речь японцев.

Из Осаки обратная дорога в Токио была длинной даже в скоростном поезде. В своем зеленом классе я вообще долгое время ехал один, пока не появился еще один пассажир. Его место оказалось как раз напротив моего. Японец был совсем небольшого роста, достаточно пожилой, но подвижный и явно любопытный. Осмотревшись, он попытался со мной заговорить. Я ответил ему по-английски и убедился, что попутчик с этим языком не знаком. Тем не менее беседа постепенно завязалась. С помощью рисунка Кремля мне удалось объяснить ему, что я прибыл в Японию из Москвы. По тому, насколько сильно японец обрадовался, было понятно, что живого русского вблизи он видит впервые.

Со стороны наша беседа выглядела, наверное, весьма занимательно. На бумаге я нарисовал ему свою семью, а он представил таким же образом свою жену и детей. Затем мы приступили к выяснению специальностей, точнее, рода своей деятельности. Сначала я нарисовал ему атом с вращающимися электронами. Но то ли картинка получилась не слишком удачной, то ли попутчик был совершенно далек от физики, во всяком случае, на лице его не отразилось никакой ассоциации. Тогда я нарисовал гриб атомного взрыва. Этот символ он понял сразу, и уважение его ко мне многократно возросло.