Книга Первая труба к бою против чудовищного строя женщин - Эрик МакКормак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этот момент доктор Бёрнз увидел меня и кашлянул. Гордон Кактейль обернулся и тоже заметил меня.
– А, мистер Полмрак! – сказал он. – А я как раз говорил о вас.
Его нисколько не смущало, что я подслушал диагноз. Невероятный, ужасный человек – человек без тайн, готовый повторить перед всем миром то, что сказал наедине. Доктору Бёрнзу стало неловко, он поспешил уйти.
– Мистер Полмрак, – сказал Гордон Кактейль, – если б я мог уговорить вас встретиться со мной снова. – И он заговорил самым вкрадчивым и убедительным тоном. – Послушайте, раз в месяц я приезжаю в Камберлоо, в Центр душевного здоровья. Я мог бы составить расписание сеансов для вас.
Я ответил, что мне это не нужно, и доктор понял, что я не шучу.
– Ладно, – сказал он. – Коли вы так считаете… Но если передумаете, вы знаете, как меня найти. Поверьте мне, когда испытания, подобные вашим, облекаются в слова, это целительно. Даже если вы не хотите разговаривать со мной или с кем-либо другим – запишите все это. Это поможет вам выздороветь.
Я с отвращением пожал плечами и отвернулся, но Гордон Кактейль сказал такое, от чего я вынужден был задержаться:
– В нашем разговоре вы упомянули «чудовищный строй женщин». Я подумал, что вам было бы полезно узнать: слова эти составляют часть названия старинной книги. Полное название – «Первая труба к бою против чудовищного строя женщин». Или вы знаете это? Я заглянул в энциклопедию и выяснил, что речь идет вовсе не об армии уродин. Слово «строй» означало «правление», монархию. Автор выступал против того, чтобы женщин допускали к власти. Вот и все – «предостережение против скверной тирании женщин», что-то в этом роде. Хотя вообще-то автор не жаловал женщин, это правда. Возможно, его бы вполне устроила ваша трактовка – строй женщин, марширующий под развернутым знаменем, внушающий ужас миру.
Вечером я вернулся в Камберлоо. Консьерж приветливо поздоровался. Он видел мою записку и присмотрел за Минни, пока я был в отъезде.
Я поблагодарил его. Лифтом ехать я не стал, поднялся к себе по лестнице, с трудом подавляя страх. Мне казалось, что пятно поджидает меня дома. Я осторожно приоткрыл дверь, и что-то черное ринулось мне навстречу. Я дрогнул – но то было не пятно, а всего-навсего Минни, хвост торчком, а мурлыкала она громче прежнего.
Я закрыл за собой дверь и поспешно оглядел квартиру. В гостиной всё на месте. В спальне свечи, расставленные вокруг кровати, оплыли и превратились в восковые кляксы. Черная таблетка все еще лежит на тумбочке. Я отнес пилюли обратно в ванную.
Налив себе скотча, я опустился в кресло, пристроив на коленях Минни. Поглаживая ее, я впервые за долгое время позволил себе расслабиться.
Или нет еще. Я снял с колен кошку и сходил в спальню за фотографией. Положил ее на стол в гостиной и стал внимательно разглядывать сквозь лупу: мать и отец стоят на занесенной снегом парковке. За спиной – какое-то здание, рядом стоит машина. Одна из тех старомодных машин, на каких уже не ездят, сплошь зализанные горбы и плавники.
При виде машины мое сердце учащенно забилось. Я перевернул снимок, отогнул перочинным ножом небольшие зажимы, снял рамку и вытащил фотографию. Перевернул ее. Верхняя полоска, шириной около дюйма, была матовой. Я едва различал старомодную неоновую вывеску над входом.
Рука, державшая лупу, дрожала, когда я подносил ее ближе к фотографии, пытаясь разобрать название мотеля. Я щурился, пробуя так и эдак расшифровать надпись. В самом ли деле тут сказано: «Горец»? Фотография была старая, фокусировка нечеткая. Когда я подносил ее слишком близко к глазам, изображение распадалось на точки. И чем дольше я вглядывался, тем яснее понимал, что никогда не узнаю наверное – и дрожь в руке успокаивалась. Наконец я сдался. Вернулся в кресло, разрешил Минни снова пристроиться на коленях, взял в руки стакан скотча. И на этот раз позволил себе расслабиться.
…Лицо, что возвращается, не будет что нас покинуло.
Джейн Мид
Прошло два года. По крайней мере раз в день – каждый день – я пытался вспомнить, как произошла авария. Это мне так и не удалось.
И каждый день я подолгу сжимал в левом кулаке теннисный мяч, но мускулы и сама плоть руки начали атрофироваться. Рука выглядела как большая когтистая лапа. Иной раз я просыпался ночью в ужасе от того, что какое-то существо кралось по моему телу – то была рука, словно бы наделенная собственной волей. И не только ночью она мешала мне, но и днем: я вернулся к работе и каждый день на несколько часов приходил в агентство. Клиентов мое увечье явно смущало.
Я начал носить кожаную перчатку на этой руке. Я вел размеренный образ жизни, спал крепко. Хоть какую-то пользу я из аварии извлек: кошмары прекратились полностью. А что касается удовольствий – я по ним не скучал. Напротив, воздержание доставляло мне своего рода извращенное сексуальное наслаждение. Теперь умеренность радовала меня так, как прежде – потакание своим порокам. Я сделался настолько самонадеян, что спустил таблетки цианида в унитаз.
В июне второго года мое внимание привлекли две заметки в «Камберлоо Рекорд». В первой сообщалось о смерти Алатырь Тристессы (в газете ее именовали Глэдис Браун). Склад, где она жила, сгорел, а внутри обнаружили ее тело и тело неизвестного мужчины. По всей видимости, кто-то умышленно развел костер в ее спальне наверху. Следствием рассматривалась версия поджога, хотя не исключалось и самоубийство.
Вторая заметка сообщала о приближении кометы Забрински. Все газеты лишь о ней и твердили. Впервые комету обнаружил астроном-любитель, а специалисты сулили великолепное зрелище, когда это небесное тело приблизится к Земле.
О комете я впервые прочел однажды во вторник, во время ланча. Я вышел с газетой и бутербродами в парк и устроился на скамейке под высоким кленом. Было безветренно, повсюду раскрылись цветы, деревья клонились под тяжестью листвы, бегали дети, их сандалии тонули в мелких озерцах белых бабочек. Читая о комете, я вспомнил дядю Нормана и его мечту разглядеть метеор из своего огорода на острове Святого Иуды.
И тут я заметил женщину – она сидела на соседней скамейке. На голове – платок, он частично скрывал лицо. Она достала толстый роман в бумажной обложке и погрузилась в чтение. Почувствовав на себе мой взгляд, она подняла глаза. Я нацепил солнечные очки и притворился, будто полностью поглощен своей газетой: так я мог исподтишка наблюдать за незнакомкой.
Среднего роста, лет тридцати пяти. Она была одета в белую блузку и красную юбку. Юбка заканчивалась у колен, а на босых ногах были кожаные сандалии со сложной шнуровкой.
Мне показалось, что я должен ее знать. Может, мы живем в одном доме? Или она из тех женщин, с кем я проводил время, одуревши от наркотика? Вероятность наткнуться на такую всегда тревожила меня.
Наконец я перестал гадать и вернулся к газете. Закончив чтение, сложил ее и встал.
