Книга Последний из миннезингеров - Александр Киров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В плане…
– Положительной энергии.
– Ну-у-у…
– А вы подождите, я вам лекцию о жизни после смерти читать не намерена.
– Извините.
– Да ладно. Вы тоже не обижайтесь. Нервы. Так вот. Около него постоянно вертелись всякие… И стар и млад. В общем, нехорошо так психологу говорить, но – хитрецы, захребетники, коросты, стоноты, нытики, одинокие, кому пойти некуда. Они его изводили буквально.
– Это он вам говорил?
– Да, чуть не дословно. Но он никого не мог… отшить. Никого.
– Слабость?
– А вот слабость или сила – вопрос философский. Извините, мне на совещание идти нужно.
– Последний вопрос. Когда и по какому случаю он начал к вам ходить на… сеансы.
– Три года назад был совместный вечер литературного кружка…
– У меня записано, что он руководил студией.
– Это он так считал. А по сути – это был кружок. Так вот. Был совместный вечер литературного кружка и психологического общества. Очень удачный. На тему «Психология творчества». Потом он пригласил меня в кафе – отметить. Вечер-то я и организовала и провела, он был больше для украшения. Впрочем, отметить – громко сказано. Он был непьющий… с некоторых пор. Моя сверхдоза – сто пятьдесят граммов сухого вина. Но за столиком он разговорился, разошелся, стал говорить о своих проблемах… Потом извинился, спохватился, проводил меня домой. А я пригласила его еще раз поговорить в кабинете у себя.
Здесь. Потом он редко и нерегулярно заходил. Все. Мне пора…
– Давай начистоту. Хочешь на мое место?
– Ну что вы…
– Не дурак, не дурак. Знаю-знаю, что не дурак. Внимание: угадываю мысли: «Шеф страдает известным недугом, и от него попахивает. Связываться с ним в такие моменты опасно. И слушать его тоже. Разойдется – потом жалеть будет о сказанном и тебя сожрет. Постепенно. Умеет это сделать, матерщинник, частушечник и балалаечник. И я это понимаю, его соратник, заместитель и товарищ. И понимаю также, что вопрос рокировки или просто отстранения – это вопрос времени. Честно говоря, я думал, через годик или через два. Не готовы мы еще. Сожрать нас может определенный социум, в котором сам кум то как рыба в воде, то как рыба в ухе. Но не скажешь ведь ему это все прямо. Тогда точно сожрет. Сил еще хватит». Итак, дубль второй: хочешь на мое место?
– Ну что вы…
– Да ладно, блин. Не тушуйся, умник. Что естественно, то не постыдно.
– А что случилось-то?
– А вот это уже совсем другой разговор. Скажу просто: случилось. Случилось, что мне три пути-дороги на картах выпали. Первая – на пенсию. Она для тебя самая интересная. Но тут тебе надо суетиться. Вторая – на твое место. Чего напрягся? А третья…
– Думаю, до этого дело не дойдет. Выкрутимся сообща.
– Вот я всегда знал, что ты толковый парень…
– Он проснулся от звонка будильника. Было 6 часов утра. Я тоже проснулась. Встал, пошел на кухню, включил чайник, плюхнулся за стол и потянулся к пачке с сигаретами. Через пять минут пил кофе. Съел печенье, пробормотав: «Не надо бы сыпучего…» После завтрака гладил брюки, примерил по очереди три рубашки и остановился на второй, не новой, но достаточно уютной и привычной для тела. Оделся. Некоторое время стоял у зеркала в прихожей, без любования и любви смотрел на свою высокую сутуловатую фигуру, бритое лицо, коротко стриженные волосы. Потом начал негромко читать стихи. Читал несколько минут. Пару раз сбился, болезненно морщась при этом. Еще раз повторил текст…
Через час мы уже шли под руку к центральной площади. Там было полно народу, уже играла музыка. У памятника я пожелала ему удачи и отправилась к знакомым, увидев их в толпе. Он зашагал к белому зданию…
– Ничего в его поведении не показалось вам непривычным, особенным?
– Когда у него в пачке оставалась последняя сигарета, а это часто бывало утром, перед работой, он вынимал ее, выбрасывал пачку, а сигарету вкладывал в старый портсигар, который ему когда-то давно подарил родственник – фронтовик, что ли? – в общем, какая-то мужская романтическая история с этой дешевой плоской железной коробкой была связана. При этом говорил: «Вернусь – добью».
– А в это утро?
– Когда мы выходили из дому, он прикурил и выбросил пачку с крыльца. И не оставил ничего в той черной штуке на комоде…
– Стоим мы все – глава, замы, ведущие и я сам. Тут он появился. Не то чтобы в последнюю минуту, но ведь главный сказал – за пятнадцать минут приходить, а он пришел за пять. Но шеф заводиться не стал. Так – зыркнул просто для порядка, а ему что? Я подскочил, тыры-пыры, вы десятый, наберитесь терпения. Он кивнул и в сторонку отошел. Потом пробормотал пару слов…
– А вы не могли бы припомнить, что именно он произнес. Или хотя бы как он это говорил, с какой интонацией?
– Помню что, а вот как… Нейтрально так сказал: «И здесь я чувствую себя посторонним».
– Кто-нибудь еще это слышал, кроме вас?
– Может и слышал кто, а может и нет. Виду никто не подал.
– Дальше…
– Главный пиджак поправил. А все равно брюшко-то видать. Всех обвел глазами и… это… пошли мы на трибуну.
«Что запомнилось вам из торжественной части митинга?» – «То, что в речи ведущих и каждого выступающего по нескольку раз звучало словосочетание „день независимости“. Всего – пятьдесят один раз. Правда, я так и не понял, какой и от кого…»
– Расскажите, пожалуйста, про его выступление на митинге.
– Мы предоставили ему слово десятым. Он – тра-ра-ра – поздравил, но как-то… не очень четко. Неопределенно – вот! Потом читал стихи.
– Как общественность реагировала?
– Эти… с телевидения засуетились, защелкали. Ну понимаете, молодое лицо… Мужик с камерой перед трибуной появился. Бородатый такой…
– Ага. Мне при мужика уже все сказали.
– Вот… и всё.
– А остальные, народ то есть…
– А чего народ… Слушайте, давайте запись посмотрим, мне телевизионщики кассету оставили, копию то есть. Там, правда, последнее стихотворение записано. Клип! – хе-хе! А до этого читал как читал. Да никто его и не слушал, честно сказать. У нас так всегда. И техника не на высоте… А потом втопил это, последнее. Даже комментарии чьи-то слышно. Ладно, давайте смотреть.
– Давайте.
– …и последнее стихотворение.
«Он все-таки всколыхнул это болото!»
