Книга Холодная нефть с горячим запахом крови - Владимир Контровский

— О глобах я никогда не забуду, — мрачно произнёс владыка Халифата. — От них все беды…

— И есть ещё Европа, часть которой склоняется к нашей вере. А на северных границах война будет тлеть. Горцы не усидят в своих саклях — у них слишком горячая кровь. А если московский князь водородными боеголовками сравняет Кавказ со степями Прикаспия, — что ж, на всё воля аллаха. Воинов, погибших за веру, ждут ласки райских гурий, — подытожил визирь, добавив мысленно: "Хотя лично я предпочитаю ласки гурий земных…".

— Что привело тебя ко мне, святой отец?

Василий постарался придать своему голосу оттенок дружелюбия, однако вопрос всё равно прозвучал резковато — князь не любил священнослужителей, и не скрывал своей к ним неприязни.

— Я хочу смягчить твоё сердце, — кротко ответствовал патриарх. Лицо его при этом было печальным, и князь не мог понять, какова же природа этой скорби — в самом ли деле болеет отец Кирилл болью и муками людей русских, в который уже раз за долгую свою историю ввергнутых в неустройство времени перемен, или же на лице его привычная маска, приросшая так, что сделалась она второй кожей патриарха. "Привычка — вторая натура, — с раздражением подумал Василий, вглядываясь в костистое лицо Кирилла и не находя на нём ни малейших признаков фальши. — Если долго и очень убедительно лгать, то в конце концов сам начнёшь верить в то, о чём говоришь. Хотя, быть может, я не прав: Кирилл отличается от "партаппаратчиков Всевышнего", озабоченных не величием духа, а ублажением бренной плоти и набиванием мошны. Жернова постобвала стёрли всю эту братию в порошок — я и сам, грешен, приложил к этому руку. А патриарх московский чем-то напоминает христиан-первомучеников — в наше время священнику куда легче заработать терновый венец, нежели сытную трапезу, хмельное питьё и мягкую постель с распутной дебелой девицей. Смягчить, говоришь, сердце, да?".

— И какое же из моих деяний жестокосердных так встревожило тебя, отче, — в голосе князя отчётливо прозвучала ирония, — что ты пожелал встретиться со мной наедине, без посторонних глаз? Говори прямо — мы здесь одни. Я отключил камеры слежения — думаю, ты не замышляешь воткнуть мне в спину отравленную иглу.

— Жестокостям твоим несть числа, — недрогнувшим голосом произнёс патриарх, не обращая внимания на тон князя и на его оскорбительный намёк. — Зачем ты бомбил Кавказ? В атомном огне сгорели тысячи женщин и детей!

— По моему приказу стратегический бомбардировщик "Ту-160" нанёс удар крылатой ракетой с термоядерной боеголовкой мощностью двести килотонн по Кавказскому хребту, — князь невозмутимо кивнул, — но удар был не прицельным. Эта была только демонстрация силы, святой отец, — необходимая демонстрация. А случайные жертвы…

— Женщины и дети…

— А сколько женщин и детей погибло в наших землях в результате разбойных набегов за последние десять лет? — глаза Василия гневно сверкнули. — Их ты считал, отче? Не время радеть обо всём человечестве — моя забота прежде всего о людях моего княжества, о жёнах и детях земли русской! И не надо жалобить меня притчей о цене одной слезинки ребёнка — я сделал то, что должно было сделать. Зато теперь халиф угомонился, и абреки тоже притихли, пусть даже на время. Я князь, святой отец: богу — богово, кесарю — кесарево.

— Пусть так, — Кирилл чуть наклонил голову, и князь не видел выражения его глаз. — Не мне судить — ты за всё ответишь перед судом Господа нашего. Война — дело воинское, но что творишь ты в пределах своего княжества? Зачем бессудно и беззаконно опричники твои карают смертью лютой сотни и тысячи людей, среди которых множество безвинных!

— А, вот оно что… — Василий усмехнулся волчьей усмешкой. — Кровь жертв тирана вопиет об отмщении? А я не знаю другого способа очистить земли мои от скверны. За годы, прошедшие после воцарения у нас Золотого Тельца, люди потеряли совесть — что ж, пускай теперь ими правит страх. А потом, быть может, по прошествии времени… Телец мёртв — его убил один питерский чернокнижник, имя которого тебе ведомо, — и люди изменятся.

— Этого чернокнижника стоило сжечь на костре. Он не избегнул кары — сатанинское пламя его настигло, но злое семя, которое он бросил в мир…

— Я не хочу, и не буду спорить с тобой на философские темы, отец Кирилл. Но факт остаётся фактом: мир изменился, хотим мы этого или нет. И сейчас от нас — и от тебя, и от меня, — зависит, каким он будет. Телец-то пытается воскреснуть…

Василий Тёмный вдруг вспомнил старый фантастический фильм, который он видел ещё в детстве. В этом фильме металлический робот-убийца, замороженный в жидком азоте, рассыпается в мелкое крошево, а потом восстаёт из расплавленной лужи ожившей статуей и продолжает своё дело. Так и United Mankind, подумалось князю, — она восстанавливается, и уничтожить этого монстра можно разве что сбросив его в жерло действующего вулкана…

— На страхе и на крови не выстроишь будущего, княже, — тихо произнёс патриарх. — Было уже такое, и чем оно кончилось? Нельзя так, князь Василий. Смири свой гнев, хватит крови. Дай нам, пастырям духовным, взрастить новое поколение в доброте и милосердии.

— Эра милосердия ещё не наступила, отче. Весь мир щетинится оружием, с севера на юг и с востока на запад. Наше время — время воинов. А вы — восстанавливайте монастыри, храните в них свет знаний, в этом я обещаю вам помощь и поддержку. Несите людям доброе слово, но не пытайтесь силком загнать их в тенёта вашей веры, патриарх.

— Что ты имеешь против веры Христовой? — медленно проговорил Кирилл. — На вере этой стояло всё величие России!

— А где оно ныне, это величие? Поднебесная Империя сохранила единство державы, Новый Халифат объединил десяток стран, и даже Европа собирается в единое целое — мечом. А мы разбежались по углам и точим друг на друга ножи! Вера… Ты спросил, чем она мне не нравится? Отвечу — тем, что люди в ней зовутся "рабами божьими". Рабами, понимаешь? Ты сказал, что на крови не выстроишь прочного будущего — фундамент зыбкий, — а я скажу тебе, что рабы не выстроят ничего путного даже на самом хорошем фундаменте. Державе нужны строители — и воины, — а рабы ей как-то без надобности.

— Ты сказал "державе"?

— Державе. Русь или объединится, или погибнет — третьего не дано. И единственное, что я могу тебе обещать, — я постараюсь, чтобы при этом объединении пролилось как можно меньше русской крови. Ты не зря пришёл, святой отец, — твои слова не пропали даром.

Оставшись один, Василий Тёмный, московский князь, подошёл к высокому окну и долго смотрел в темноту, упавшую на огромный город. Над Москвой не было зарева огней — эти времена ушли безвозвратно. В густой тьме лишь изредка мелькал редкий огонёк, да на фоне её проступали чуть подсвеченные изнутри зубцы кремлёвской стены, на которой бдела неусыпная княжья стража. И тьма эта распростёрлась на всю планету — даже туда, где вечное вращение земного шара подставляло её поверхность солнечным лучам.

На западе тьма окутывала земли Полесского княжества с его сторожевыми заставами на заминированных лесных дорогах, и разорённые тевтонским нашествием земли польские, и немецкие пределы, стиснутые латной рукавицей Генриха Железнобокого, — под покровом этой тьмы его чернокнижники уже собирали ядерные боеголовки, которых с нетерпением ждал властитель Объединённых Земель. Беспросветная тьма катилась дальше, до Франции с её кровавой гражданской войной, приправленной непримиримой религиозной рознью и расовым противостоянием; до Италии, берега которой обкусывали ливийские и тунисские пираты; до Испании, терзаемой набегами марроканцев; до притихшей Британии, с опаской глядевшей в эту тьму. Тьма царила над всей Европой, от простреленных скал Черногории и Греции, где матери как встарь пугали детей злыми янычарами с ятаганами, до Скандинавии, вспомнившей времена викингов, и от опустевших золотых пляжей Болгарии и Румынии до Низовых Земель, омытых Северным морем.