Книга Запределье. Осколок империи - Андрей Ерпылев

— Конечно-конечно, я понимаю…

Ротмистр действительно был прав. Только узнав о произошедшей трагедии, он, подняв гарнизон столицы в ружье, нагрянул в Ново-Корявую, закипавшую медленно, но грозно, чтобы буквально вырвать из рук родителей «блаженных» детей. И это ему удалось, несмотря на сопротивление крестьян, больше пока напуганных случившимся, чем готовых следовать примеру Ксенофонта Андрианова, арестованного часом раньше. Увы, сообразив, что этого и не получится, мужики схватились за топоры и вилы…

— Вы молодец, ротмистр. Своими самоотверженными действиями вы сегодня спасли не один десяток жизней.

— Ну, это вряд ли, — улыбнулся Манской, отмахнувшись от зашикавшего на него эскулапа: от улыбки края схватившейся было раны разошлись, и по щеке снова побежала кровь. — Кстати, как там парнишка? — кивнул он в сторону закрытой двери в соседнюю комнату.

— Я, право, не знаю… — Владимир Леонидович, волнуясь, вынул и снова спрятал портсигар. — Там с ним профессора…

— Давайте взглянем. Я до сих пор в себя прийти не могу.

— Я тоже, — Еланцев заложил дрожащие руки за спину и улыбнулся бледной улыбкой. — Я, знаете ли, материалист до мозга костей, но подобные штуки могут выбить из колеи любого…

Мужчины приотворили дверь и заглянули в комнату, посреди которой безучастно сидел на табурете голый худенький парнишка лет семи с обритой наголо головой. На полу валялось окровавленное тряпье, стоял таз с мутно-розовой водой, валялись комки запятнанной красным ваты…

— Поразительный случай! — обернулся к вошедшим восторженный Привалов. — Никогда бы не поверил, если бы не увидел все своими глазами!

— Мгновенная регенерация! — вторил коллеге доктор Серебренников, сверкая пенсне. — Нечто подобное отмечено у некоторых видов иглокожих, но далеко не мгновенное!

— Он сильно ранен? — перебил расходившихся ученых Еланцев, с тревогой глядя на маленького пациента. — Что вы! Он, можно сказать, мертв! По всем статьям должен быть мертв! Но жив, как видите! Жив и абсолютно здоров!

— Вы уверены, что это сын Ксенофонта Андрианова? — генерал-губернатор попытался поймать взгляд широко открытых светлых глаз мальчика, но ему это не удалось. — Тут не может быть ошибки?

— Ни в коей мере! Отец нанес ему более десятка ударов топором! Вот здесь, здесь, здесь… — палец Модеста Георгиевича легко касался пятнающих голову и тело малыша полосок нежно-розовой, отличающейся по цвету от остального тела, кожи. — Рука была, судя по всему, отсечена полностью, но то ли приросла обратно, то ли отросла заново…

— Постойте! Разве такое возможно?

— Невозможно, но это факт! Я же говорю: у морских звезд…

— Но это же человек, а не морская звезда!

— А вы в этом уверены? — скривил губы Манской.

— В чем?

— Что эти дети — люди?

— Что вы имеете в виду?

— Запределье изменило этих детей, Владимир Леонидович. И я даже не знаю, не прав ли был бедняга, пытаясь убить отродье Нового Мира…

— Он рубил его, убивал сына раз за разом, — тихо сказал доктор. — А тот снова и снова воскресал… Неудивительно, что этот Андрианов двинулся рассудком.

— У нас еще будут проблемы с этими детьми, — добавил Привалов.

В дверь забарабанили.

— Мужики! — крикнул, просовывая внутрь голову, чубатый казак. — Мужики с вилами прут! Несметное множество!

— Похоже, что вы правы, Модест Георгиевич, — подобрался Еланцев. — Проблемы только начинаются. Пойдемте, Сергей Львович…

* * *

Игорек Рассохин ворвался в комнату Пети Спаковского, как ракета:

— Какого черта ты тут разлегся?

— А что такое, — приподнялся на локте руководитель тайной организации: обед сегодня был весьма сытным, и после него потянуло в сон.

— Там мужики бунтуют в Ново-Корявой! Мы же столько мечтали о таком поводе!

— Чего ты кричишь? — смутился Петя. — Родители услышат…

Да, на своих тайных собраниях подпольщики давно мечтали о поводе для организации беспорядков: забастовке рабочих электростанции, например, или волнениях на прииске. Крестьян горожане почему-то не считали мало-мальски деятельной силой — копаются себе в земле и пусть копаются. Крестьянский бунт в их планы не входил.

«Почему же так вдруг? — заколотилось сердце „пламенного борца“, никак не ожидавшего, что пора решительных действий наступит так скоро. — Мы еще совсем не готовы. Ни оружия нет, ни агитаторов…»

— А из-за чего бунт? — как можно мужественнее спросил он, свесив ноги с кровати.

— Я не знаю подробностей, — пожал плечами соратник. — Кажется, кто-то из мужиков не выдержал и убил своего ребенка. Ну, ты знаешь, из этих… Которые стали после эпидемии не совсем нормальными…

— И только?

— Нет, не только. Шурин твоего дружка с солдатами отобрал всех малахольных и спрятал их в городе. Вот мужики и возмутились. Говорят, с обеих сторон есть раненые.

— Крестьяне идут на город? — Петя принялся лихорадочно одеваться.

— Вроде бы нет, — Рассохин почесал пятерней затылок. — Так, шумят, грозятся…

— Так чего же мы стоим? Ты пешком?

— Нет, папашины дрожки взял.

— Ну, так это здорово! Я поеду в Ново-Корявую, разберусь там, на месте что к чему, а ты собирай всех наших и тоже туда. Это наш шанс!

«Это наш шанс… — стучало в висках Спаковского, изо всех сил погонявшего лошадь. — Это наш шанс…»

* * *

Мужичья толпа на площади перед церковью не думала расходиться, хотя охотников до активных действий тоже было не густо. Людское скопление напоминало котел с кашей, которая закипала, закипала, но никак не могла закипеть. То тут, то там возникало движение — кто-то рвался бежать домой за припрятанной винтовкой или обрезом и его убеждали этого не делать; кто-то, наоборот, собирался уйти домой от греха подальше, но, высмеянный дружками, оставался со всеми. С одной стороны, крестьяне уважали власть, правившую справедливо, не отнимавшую лишнего, защитившую в свое время от большевиков-супостатов, но с другой стороны…

— Что ж это получается, православные? — вещал Еремей Охлопков, заявившийся домой из дальних своих странствий аккурат три дня назад, будто почуяв беспокойной своей душой грядущие события. — И тут мужика-землепашца норовят изобидеть? Последнее отымают — детушек-кровиночек! Куда крещеному податься?

Детская чума как раз не коснулась Охлопкова лично: сыновья его давно оженились, жили своими семьями, растили детей… Да, нескольких внуков бродяги-первопроходца не уберегли, зато уцелевшие никакими странностями не отличались, росли здоровыми деревенскими пострелятами. Другой бы лишь благодарил Господа за несказанную милость, но не таким был «Ерёма-перекати поле». Душа его «болела за обчество».