Книга Последний эльф - Сильвана Де Мари

— Ты, вне сомнения, знаешь, кто я, не так ли?

Роби на мгновение заколебалась. Одна часть её существа, та, где находилась гордость и смелость, хотела ответить: «Ты убийца моих родителей, тот, кто подписал им смертный приговор, жалкий преступник и кретин, который сеет несправедливость и нужду так же, как свеча разливает свет». Другая часть, которая хотела любой ценой сохранить жизнь, предпочитала остановиться на официальном звании: «Вы Судья…» — и добавить для пущего впечатления ещё какую-нибудь известную характеристику: великий, благородный и так далее.

Но и на этот раз она была избавлена от необходимости делать выбор: слова Судьи были не началом диалога, а монологом, несколько оживляемым иногда вопросительными фразами. Речь Судьи не предусматривала, чтобы девочка отвечала.

— Я тот, кто принёс справедливость в эти земли, кто с корнем вырвал жадность, алчность и высокомерие. Это слишком высокая и благородная обязанность, чтобы отвлекаться на жалость и сострадание. Я знаю! Как хирург, доблестно ампутирующий часть тела, которое сжигает гангрена, я вновь верну к жизни тело этой несчастной и горячо любимой земли. Знаешь ли ты, по какой причине моя персона, которая представляет собой всю землю Далигар, снизошла до разговора с тобой?

Роби не пришлось думать, что ответить: она не имела об этом ни малейшего понятия.

— Поэтому я желаю, чтобы ты поняла. Может показаться жестоким убийство ребёнка, я знаю. И потому ты будешь повешена не на открытой площади, как твои недостойные родители, а здесь, в подземелье, куда не падают взгляды людей, неспособных правильно понять. Но я желаю, чтобы ты поняла, ведь иначе твои жалкие мысли могли бы замарать моё великодушие обвинением в несправедливости, не так ли? Для меня сие неприемлемо. Знаешь ли ты, что твой оборванец-отец осмелился заявить во весь голос, что единственной важной вещью в этом мире для него являются не я, не Далигар, а его жалкая и недостойная жена и ещё более жалкая и недостойная дочь?!

Роби совсем растерялась: она часто думала о Судье-администраторе и представляла его кем-то вроде Владыки зла, гордившимся своей жестокостью, как, например, орки, но Роби считала Судью более умным и цивилизованным. Но кроме орков, никто не объявляет себя Владыкой тьмы. Оказывается, Судья-администратор, так же, как Тракарна и Страмаццо, — воплощение доброты. Плохими считались все остальные — те, кто старался сохранить хоть часть урожая, чтобы накормить детей; те, кто не желал умирать от голода и быть похороненными в общих могилах, где их кости обглодают собаки. Рабы, еле живые от голода, ничего не любящие и больше ни за что не борющиеся, — вот каких подданных предусматривали законы Судьи-администратора. Его целью было формирование кучки людей, которые не любили бы ничего, кроме Судьи-администратора, которые обожали бы только его и верили бы только в него.

— Мы схватили твоего эльфа! — с триумфом сообщил ей Судья. — Он добровольно сдался нашим солдатам: он знает, что мы непобедимы, и он даже не пытался сражаться. Наступил момент нашей победы! Не так ли?

Теперь Роби знала, какой путь выбрал принц, чтобы найти её, — сдаться. Что может быть проще и гениальнее? Роби облегчённо вздохнула. К счастью, с неимоверной радостью Судьи могла сравниться только его же глупость. Очевидно, Судья находил вполне нормальным, что господин с экстраординарными способностями, который скачет верхом на драконе, желает осчастливить его, Судью-администратора, добровольной сдачей, чтобы позволить повесить себя, не чиня никаких препятствий.

Роби чувствовала себя в полнейшей безопасности — принц пришёл за ней. И у него наверняка был отличный план — он-то знал, что делать и как это делать.

Глава семнадцатая

Йорш не имел ни малейшего понятия, что делать и как это делать. Единственное, что пришло ему в голову, — это сдаться стражникам у Больших ворот, но он был не очень уверен в гениальности этого плана.

Он рассчитывал произвести обмен сдавшегося без боя себя на девочку. И не только из чувства долга перед Монсером и Сайрой, но и потому, что с того момента, как он увидел Роби, она стала для него самым важным существом на свете. Добровольная сдача в обмен на освобождение девочки оказалась единственной идеей, пришедшей ему в голову. Сражаться он не умел — что ещё оставалось делать?

В запутанных сказках, которые он читал Эрброу Старшему во время высиживания яйца, часто описывались подобные сделки: я дам тебе полмешка картошки и полведра фасоли, а когда родится твоя дочь, ты отдашь её мне. Или если добудешь три пера из хвоста золотой жар-птицы, получишь в награду половину царства, или семь восьмых ковра-самолёта, или пять одиннадцатых котла изобилия… И все всегда сдерживали обещание. То есть Йоршу не хватало информации. Он не знал, что обещания могут быть нарушены и что, имея какое-нибудь преимущество, нужно торговаться, прежде чем от этого преимущества отказываться. Сначала надо было освободить Роби, а потом уже сдаваться. Более того, он лишь сейчас понял, что боялся показаться невежливым, предположив, что люди могут оказаться бесчестными, и предприняв какие-то меры в этом смысле. Но и выходить одному к гарнизону солдат, вооружённых до зубов и целившихся в него из луков, казалось не самым ловким ходом. Нужно было припугнуть их драконом, никому бы и в голову не пришло, что дракона с ним нет, но отвращение ко лжи и невыносимый стыд, что его блеф может быть раскрыт, полностью парализовали Йорша. А теперь уже слишком поздно. Его схватили, и обоих ждала виселица. Для него — на площади, для Роби — в подземелье.

На Йорша понавесили столько цепей, что ему едва удавалось дышать. Вокруг него толпилось так много стражников, что и не пересчитать. Единственное, что утешало Йорша, — его вели в подземелье дворца Далигара, где, насколько он знал, находилась Роби. Может, что-нибудь ещё придёт ему в голову. В любом случае, он не слишком беспокоился за свою судьбу, уверенный, что так или иначе выберется. Если древнее предсказание относилось к его будущему, это значило, что у него оно должно быть, это будущее. И Йорш твёрдо намерен был, спасаясь, прихватить с собой и Роби.

Лестница становилась всё уже и круче, коридоры — ниже и темнее. Они спускались всё глубже под землю, дальше от солнечного света. Внезапно стены расширились, и при свете факела показался богато одетый в белые одежды человек, от которого невыносимо несло прогорклым пивом. Йорш узнал Судью-администратора.

За его спиной, в темноте за железными решётками, едва виднелась фигурка Роби.

Судья не стал понапрасну тратить время.

— Я ждал тебя, эльф, — резким голосом сказал он, — ты пришёл сюда в поисках будущей невесты, не так ли? Я знаю.

Йорш обомлел. Откуда он знает? Да, Роби была почти ребёнком, а он — совсем юношей, но эльфы выбирают себе супругу в ранней молодости, один раз и навсегда. Каждый раз, когда он думал о Роби, вспоминал её лицо, нежность и смелость, с которой она утешала и защищала младшую подругу без одного пальца, Йорш всё больше убеждался: или она, или никто!

— Я знаю. Я тоже владею древними языками, и я прочёл предсказание, прежде чем приказал уничтожить его, как и остальные надписи, марающие стены столицы. Народу не нужно читать, да народ к этому и не способен. Я избавил людей от этой беды. Предсказание написал Ардуин, великий маг, Владыка света, Основатель! Далигар был когда-то эльфийским городом, ты знал это, не так ли? После того как орки захватили и разрушили его, Ардуин отвоевал Далигар и основал его вновь. Он был просто сумасшедшим, Ардуин, он любил эльфов! Хотя, я признаю, он не был обделён военной проницательностью. Отвоевать город у орков, в самый апогей их могущества, имея войско, наполовину меньшее, чем вражеское, и победить с триумфом — для этого потребовались сноровка, смелость и, я признаю, даже известная прозорливость. Но это не сравнимо с моими деяниями! Я — настоящий основатель Далигара, его освободитель: я избавляю город от страсти, эгоизма, я веду его к добродетели и смирению, я очищаю его моей справедливостью и моей строгостью. Я украшаю его! Я тоже маг и значительно сильнее Ардуина, который только и знал, что предсказывать будущее и разрушить заклинание Тьмы, с помощью которой орки порабощали мир. Я же способен на большее: ты заметил? Ты ведь видел моё невероятное чудо? Моё торжество!