Книга Король Терний - Марк Лоуренс

С проклятьем бьюсь о камни, рукой закрывая лицо. Макин без церемоний, резко ставит меня на ноги.

— Короли падают в битве, а не спотыкаясь на пути к ней, — сказал он.

Мне потребовалось долгое мгновение, чтобы стряхнуть воспоминания. Это не так больно, как падать лицом в землю, а потом подниматься с окровавленными руками, чтобы оказаться здесь и сейчас. Горы в нависающих снежных шапках, превосходящая армия. Реальные проблемы, а не горькие воспоминания, которые лучше забыть.

— Я в порядке. — Я похлопал по мешочку на бедре. Шкатулка на месте. — Мы разобьем Стрелу.

24

ДЕНЬ СВАДЬБЫ

С высоты даже многотысячная армия Стрелы казалась ничтожно малой, разбросанной по склонам перед Логовом и вдоль хребта на восток. Ободряло то, что мой замок по-прежнему выглядел внушительно, хотя его и подтопило с трех сторон человеческое море, сверкающее на зимнем солнце шлемами и пиками.

Планирует ли принц Стрелы в соответствии с моим предположением сокрушительную атаку, или, как считают Макин и Коддин, осаду, оставалось неясным. Ясным было то, что следующая атака будет нам дорого стоить. На пути к замку войска принца растянулись перед основными силами разорванной буферной зоной, пешие солдаты удачно укрывались за горными склонами, дополнительной защитой им служили наспех перевернутые телеги и сваленный в кучи военный скарб. Но, несмотря на это, Дозор мог выбрать любую цель. Наши стрелы убивали и ранили десятками, но момент отдать приказ спускаться с восточного хребта неумолимо приближался. Возможно, тысяча из четырех тысяч лучников принца откроет ответный огонь с минуты на минуту.

— Положение у них не самое счастливое, — заметил Макин. У него самого вид был не особенно счастливый.

— Согласен, — сказал я. Рев армии принца то усиливался, то затихал, повинуясь порывам ветра. Нет настоящего воина, который бы испытывал теплые чувства к лучникам и их искусству. Смерть летит на невидимых крыльях, преодолевая большие расстояния, и каким бы опытным и искусным воином ты ни был, это не защитит тебя от нее. Я вспомнил, как четыре года назад Мейкэл свалился с серой кобылы, словно вдруг разучился ездить верхом. Появление лучников принца вряд ли меня обрадует. Моя короткая жизнь, полная греха и бесшабашных авантюр, может быстро закончиться, если метко пущенная стрела попадет в мое слабое место.

— Нам пора уходить, — бросил Макин.

— Без поддержки лучников они не станут нас преследовать, — сказал я.

— А разве нам нужно, чтобы они начали нас преследовать? Горный обвал, конечно, произвел впечатление, отрицать не буду, но нам его не повторить, — засомневался Коддин.

— Разве? — откуда-то справа с надеждой подал голос Хоббз.

— Нет, — отрезал я. — Но мы должны отвлечь от замка как можно больше солдат. Замок может сослужить нам службу, но только не при таком перевесе сил. И помните, господа, прекрасная королева Ми… как ее там?

— Миана, — подсказал Коддин.

— Да, королева Миана. Хоббз, напомни солдатам, за кого они сражаются.

И тут Коддин пришелся как нельзя кстати. Он наблюдал и запоминал. В нем сочетались порядочность и сдержанность, и это находило отклик в моей душе: такими качествами мне самому никогда не овладеть, но оценить их я все же мог. Когда я через четыре года вернулся в Анкрат, он был первым человеком, кого я встретил. Когда-то он казался мне высоким, но сейчас я был выше его. Когда-то он казался мне старым, но сейчас его черные волосы лишь едва тронула седина, и он был в самом расцвете лет. Он был капитаном стражников, я повысил его до командира Лесного Дозора, потому что было в нем что-то такое, что подсказывало мне: он не подведет и не покинет в беде. Именно поэтому год назад он облачился в платье камергера. Лучники старого Кеппена, рассыпанные по склону, подняли луки, так что флажки затрепетали на ветру, и дождь стрел пролился на солдат принца.

Я видел, как из рядов выступили вперед лучники, солдаты Белпана с большими длинными луками и солдаты принца с красными драконами, гербом Стрелы, на их кожаных табардах.

— Пришло время уходить. — Я поднял высоко свой лук с лиловой лентой — знак дозорным.

Мелькнула мысль (запоздалая предосторожность): лучше бы это сделал кто-то другой. Кто-то менее значительный. К моему счастью, лучники принца выбирали наиболее удачные места для прицела, и стрелы, выпущенные в меня, не достигли цели. Но один из моих дозорных, стоявший ярдов на десять ближе к ним, резко дернулся и упал на спину с торчащей под ключицей стрелой.

— Черт, — выругался Коддин.

Я мгновенно развернулся к нему. Что-то у подножия склона приковало его внимание, я не мог понять, что.

— У нас проблема? — спросил я.

Коддин поднял руку, его пальцы были алыми от крови. Я не сразу догадался, начал оглядывать его, искать рану.

— Осторожней. — Макин поддержал пошатнувшегося Коддина.

Наконец я увидел стрелу — темная на черной коже, прикрывавшей его живот.

— О, дьявол.

У раненного в живот нет шансов. Это всем известно. Даже если у него под кожаными доспехами шелковая одежда. Защитить рану от инфекции и безболезненно вытащить стрелу можно, если обернуть ее шелком. Но даже в этом случае раненные в живот не имеют шансов.

— Понесли, — сказал я.

Все молча посмотрели на меня. На короткое мгновение я увидел вельву с застывшей на иссохших губах насмешливой улыбкой, почувствовал на себе пронизывающий взгляд ее единственного глаза. «Даже у раненного в живот есть призрачная надежда», — прошамкала старуха. Весь день она наблюдала за мной.

— К черту все предсказания и пророчества! — Я сплюнул, ветер подхватил и унес мой плевок.

— Прости? — Макин вопросительно посмотрел на меня. Посмотрел даже Коддин.

— Позовите людей, пусть поднимут его и несут, — приказал я.

— Йорг… — начал Макин.

— Я останусь здесь, — произнес Коддин. — Вид здесь хороший.

Мне нравился Коддин с самой первой нашей встречи. Четыре года, проведенные вместе в Логове, еще больше привязали меня к нему. Я любил его за быстрый ум, прямодушие и смелость в момент, когда нужно было сделать трудный выбор. Но больше всего я любил его за то, что он любил меня.

— Оттуда вид еще лучше. — Я махнул рукой по склону вверх.

— Это меня убьет, Йорг. — Он смотрел мне прямо в глаза. И мне это не нравилось. Это рождало во мне странную боль. От раны в живот умирают медленно, рана начинает гноиться. Живот вздувается, человек обливается потом, кричит, затем умирает. И так дня два, возможно, четыре. Один из братьев умирал неделю, а может, и больше. Ни разу в жизни я не встречал человека, который бы показал мне шрам на животе и рассказал, как это было чертовски больно — вытаскивать стрелу из тела.

— Ты в долгу передо мной, Коддин, — сказал я. — Твой долг перед королем наименьший из них. Эта стрела, возможно, убьет тебя, но не сегодня. И если ты думаешь, что я из жалости брошу тебя здесь умирать и на несколько дней раньше срока лишу себя твоих мудрых советов, особенно сейчас, когда я в них больше всего нуждаюсь, ты ошибаешься.