Книга Тайны Питтсбурга - Майкл Чабон

— Чему ты улыбаешься?

— Я свободен, — вырвалось у меня.

Артур допивал последний глоток вина, а я смывал крапчатую пленку растительного масла с наших тарелок. Мы собирались выйти на прогулку, когда ожил дверной звонок.

— Кто бы это мог быть?

— Должно быть, я забыл тебе сказать, — произнес он, встал и пошел в прихожую.

Я выключил воду, чтобы слышать, что происходит за пределами кухни, но Артур закрыл за собой дверь. Раньше он никогда такого не делал. Кто бы это мог быть? Мне показалось, что он сказал кому-то «привет» необычно мрачным тоном. Потом я услышал, как ему ответил женский голос. В коридоре упало что-то тяжелое, потом раздался громкий звук поцелуя, настоящее чмоканье. Я отложил губку, вытер руки о штаны и пошел в прихожую.

Артур, залившийся яркой краской, тянул какую-то женщину в сторону гостиной. У нее были такие же голубые и холодные глаза, как у него, только обведенные темными кругами. И такой же прямой нос, и его рот, между двумя глубокими мимическими морщинами, и его светлые волосы, только длинные и густые, с белыми прядями, обесцвеченными возрастом. Блеклая одежда плохо на ней сидела, и крохотный серебряный Иисус корчился на кресте, который висел у нее на шее. В том, как она кивала, в запущенности ее красных рук угадывалась привычка к тяжелому труду и горестям, и сейчас она глядела на меня так, словно ожидала плохих вестей.

— Арт Бехштейн, это моя мать, Ундина Леконт. Мама, это мой друг Арт. — Он представил нас друг другу поспешно, сопровождая слова странными, рубящими движениями руки, после чего стал в буквальном смысле выталкивать мать из коридора в гостиную.

— Ух ты, здравствуйте, миссис Леконт, я так рад с вами познакомиться, — заговорил я с напором. Мне не хотелось, чтобы Артур отказал мне в этом ключе, в этой возможности хотя бы мельком заглянуть в его мир, полный тайн и загадок.

Миссис Леконт, однако, избегала смотреть мне в лицо. Ее глаза все время были опущены на огрубевшие руки. Она густо покраснела, совсем как Артур, и я мог бы умилиться их сходству, если бы не почувствовал острый приступ стыда. Мне показалось, что это я совратил Артура. Слово «разврат» не выходило у меня из ума.

— Я просто зашла, чтобы занести кое-что из починенных вещей Артура, — невнятно проговорила она. — Твои рубашечки, дорогой. Я пришила новые пуговицы и поправила тут воротничок.

— Здорово, мам, спасибо. Ладно, пошли в гостиную, вот сюда. Это замечательный дом. — Когда они были уже в дверях гостиной, он повернулся ко мне: — Я сейчас вернусь и помогу тебя домыть посуду. А потом мы сходим погулять.

— Понятно, — сказал я, но это не умерило моей решимости.

Я зажег огонь под чайником, в пять минут составил на поднос чашки, ложки и сахарницу и понес в гостиную. Я застал мать и сына в тот момент, когда они собирались вставать.

— Кофе? — предложил я.

Они медленно опустились обратно на фантастические стулья. Одновременно и с одинаковым выражением загнанных в угол. Я сервировал кофе, переживая острейшее разочарование, шок и возмущение тем, какой простой и незатейливой оказалась его мать. Для меня она была мифическим существом, и этому, возможно, я был обязан крахом иллюзий и растерянностью. Но самое тревожное заключалось в том, что, глядя на ее грустное морщинистое лицо и поношенную безвкусную одежду, я вдруг понял, что — в фундаментальном смысле — абсолютно ничего не знаю об Артуре. Я сам вообразил, без всяких намеков и уверений с его стороны, что эти манеры, умение одеваться и вкус в одежде проистекают из хорошего достатка: загородный дом, три машины в семье, частные учителя, чинные танцы и чаепития. Теперь же я стал понимать, что Артур по большому счету сделал себя сам.

— Не знаю, как тебя пускают в такие дома, — произнесла миссис Леконт с робкой улыбкой, разглядывая хорошенькие штучки, развешенные по стенам. — Они всегда такие большие, пустые и шикарные. Они похожи на…

— Да, мама?

— Миссис Леконт, — встрял я. — Я так рад с вами познакомиться! Я очень много о вас слышал.

— О! — она шумно хлебнула кофе, моргнула и уставилась в свою чашку.

Мы вцепились в свои чашки и сидели. Наверное, четыре или пять ангелов молчания пролетело через комнату.

— Ты ходил к мессе в воскресенье? — спросила она наконец и сразу опустила голову, ожидая ответа сына.

— Нет, мам, не ходил. Я не ходил в церковь с Пепельной среды. — Он солгал, и это меня удивило. На моей памяти он несколько раз ходил к мессе, заявляя без тени смущения, что благодаря этому чувствует себя Хорошим Человеком. — Ты знаешь, что особенного в Пепельной среде, Арт? — спросил он меня. — Все священники собираются во вторник вечером…

— Прошу тебя, — тихо произнесла его мать, и ее чашечка застучала о тонкое блюдце.

— …и закатывают знатную вечеринку.

— Артур. — Она поставила чашку на стол.

— А потом в среду утром они высыпают содержимое пепельниц в большую миску…[53]

— Артур, я ухожу. — Миссис Леконт встала. Ее трясло.

Я понял, что эти отношения, как и все остальные, для Артура были игрой. Он подошел к богохульству ровно на то расстояние, которое требовалось, чтобы она заплакала. Наверное, дальше последует ритуал прощания.

— Пожалуйста, не уходите, — попросил я. — Миссис Леконт, выпейте еще кофе.

— Нет, я должна идти, — промолвила она и впервые посмотрела на меня грустными глазами. — Мне завтра рано вставать, но спасибо за предложение, дорогой.

Последнее слово она произнесла еле слышно и, наверное, автоматически, однако оно тронуло меня до глубины души. В конце концов, она была матерью Артура, и я не хотел, чтобы она считала меня Посланцем Ада, прибывшим с одной-единственной целью — развратить ее сына. Матери всегда считали меня распущенным.

— Да? А чем вы занимаетесь? — спросил я. Артур встал и положил руки ей на плечи, собираясь волоком тащить ее до двери.

— Спасибо, что зашла, мама. И спасибо за рубашки.

— Я убираю в домах. В таких, как этот, — последовал тихий ответ.

Она бросила последний тоскливый и жалкий взгляд на поблескивающую бронзу и каучуконосы, украшающие салон Предсказательницы Погоды. Артур поцеловал ее в щеку и выпроводил за дверь. Закрыв ее за матерью, он привалился к ней, раскинув руки и переводя дыхание. Так в кино всегда делают персонажи, избавившиеся от скучного кавалера или мерзкого чудища.

День закончился, как всегда, в постели, только на этот раз впервые наши ритмы не совпадали. Ласки и прикосновения не имели прежнего эффекта, и нам быстро стало ясно: что-то пошло не так.

— Я больше тебя не привлекаю, — заявил он, прикрыв рукой глаза.