Книга Тайны Питтсбурга - Майкл Чабон

— Длинный гудок, — сказал он. — И потом, я не пойду вниз. Лучше ты сходи. Дай ей пять долларов или что-нибудь в этом роде. — Он толкнул меня, и я выпал из кровати вместе с простыней. Ее край зацепился за светильник, который рухнул вслед за мной с оглушительным звоном — это вдребезги разлетелась лампочка.

Мы уставились друг на друга, округлив глаза, напружинившись и ловя каждый звук, как два пацана, которым мама строго-настрого наказала не будить младшего брата. Однако ущерб ограничился разбившейся лампочкой.

Пока мы завтракали и собирались на работу, Велва нашла себе занятие в дальней части дома, и последующие события показали, что она не обмолвилась об увиденном ни словом. Может, ей просто было все равно. Я представлял себе, что она мать Ларча, давно со всем смирившаяся. Так или иначе, мы были счастливы. Как любой удачливый шпион, я чувствовал страх и блаженство одновременно.

Питтсбург тоже пребывал во власти влажного безумия. На следующий день после того, как я подбросил монетку, солнце скрылось за неизбывной серой пеленой облаков, которая никак не могла пролиться дождем. Тем не менее солнце шпарило немилосердно, так что казалось, будто густой, влажный, сернистый воздух кипит вокруг тебя. Ближе к полудню над асфальтом курились завесы пара. Артур сказал, что так, должно быть, выглядит жизнь на Венере. Когда я шел на работу — куда прибывал усталый, в мокрой от пота рубашке, которая липла к спине, как инопланетная тварь, — «Храм знаний», обычно коричневый, казался черным от влаги, отсыревшим, затопленным, затерянным на дне, как Атлантида. Та неделя ознаменовалась тремя случаями беспорядочной стрельбы, двумя крупными дорожными авариями, в которых разбилось сразу несколько машин, а также шумно обсуждавшимся попранием спортивных принципов, когда один из «Пиратов» сломал три зуба злополучному игроку «Филли», и жутковатой находкой в Блумфилде, где мусорном баке обнаружили живого младенца.

И даже наши постельные игры под конец последней недели в Доме Предсказательницы Погоды приобрели отчетливо венерианский характер. В наш сексуальный обиход вошли борцовские захваты, укусы, даже легкие удары. Я обнаружил у себя на плечах сиреневые отметины. Это все погода, думалось мне, а может, допустил я однажды — только раз, и то на мгновение, поскольку твердо сопротивлялся этой мысли, — так оно и бывает, когда занимаешься любовью с мужчиной.

Я дал отцу номер телефона Предсказательницы Погоды и гадал, что он мог подумать, ведь у меня было собственное отличное жилье. Я уже несколько дней уклонялся от общения с ним, чувствуя неловкость не столько из-за Кливленда, и Пуники, и Флокс, и моей матери, и нового образа жизни, о котором я старался не думать, сколько из-за непривычной, почти молящей интонации в его голосе во время наших коротких разговоров и его явно искреннего желания встретиться со мной. Наши прежние встречи никогда не были ни событиями первоочередной важности, ни чем-то, что можно пропустить. Мы встречались, если позволяло время, а потом он снова улетал в Вашингтон. На сей раз отец зашел настолько далеко, что продлил свой визит на несколько бесполезных дней, а его странная решимость не уезжать, пока он не сводит меня в кино, заставила меня еще острее ощутить дистанцию между нами и плачевное состояние наших отношений. Мне не нравилось наблюдать за тем, как отец отклонялся от своих привычных стандартов. Это ему не шло. В конце среды, которая началась с воплей испуганной Велвы, я, вернувшись домой с работы, обнаружил на автоответчике Предсказательницы Погоды сообщение от моего отца. Меня бросило в дрожь от грустного очарования его голоса, его смущения, вызванного необходимостью говорить с машиной.

«Гм, Арт, это твой отец, — произнес его голос. — Ты меня слышишь? Я рад, что ты продвигаешься в освоении техники. Сегодня, гм, последний день Фестиваля Джо Бехштейна, и наши записи показывают, что ты ни разу не воспользовался своим абонементом. Что ты думаешь об этом фантастическом боевике, по которому тут все сходят с ума?»

— Это твой отец? — спросил Артур, напутав меня: он подошел со спины и обхватил руками, мое горло.

«Не хочешь его посмотреть?» — продолжал голос.

— Да, — ответил я. — Тише.

— А у него высокий голос!

— Тихо, я из-за тебя все прослушал. — Я перемотал пленку. — Он приглашает меня в кино.

— У него голос как у Винни-Пуха.

«…хочешь его посмотреть? Дело в том, что я завтра утром улетаю. Арт…»

— Конечно пойдем! Я бы с удовольствием с ним познакомился.

— Тихо ты! И не издевайся над его голосом. — Я снова перемотал пленку.

«…утром улетаю. Арт…»

— Он знает?

— Пожалуйста!

«…у тебя все в порядке?»

Я перезвонил ему и сказал, что приду с другом. С другим другом.

— Вот как, — произнес отец, и мне в ту же секунду расхотелось с ним встречаться. — Это так необходимо? Мы не можем побыть наедине, хотя бы один раз?

— Ну…

Я сидел на краю кровати, Артур решил встать передо мной на колени и расстегнуть мне брюки.

— Ты что, боишься встретиться со мной один на один?

— Наверное, пап. Перестань! — Я оттолкнул склонившуюся голову Артура.

— Что перестать?

— Ничего, ах да. Я не знаю.

— Арт, я многое хочу тебе сказать, но такие темы не обсуждают в присутствии друзей.

— Ох, — прошептал я, толкаясь и удерживая. — Пожалуйста.

— Арт?

«Боже мой».

— Да, ну тогда давай закроем эту тему, пап? Скорее всего, мне не понравится то, что ты хочешь сказать, правда? Нет, конечно не понравится. — «Боже мой!» — Возвращайся в Вашингтон. Передавай привет бабушке. А-а…

«Ох!»

— Арт, — теперь в его голосе появилась жесткость. Винни-Пух терял свое право собственности и способность управлять ситуацией. — Что с тобой происходит?

— Прости, папа, — прошептал я и почувствовал, как выскальзываю, выскальзываю сквозь пальцы и пальцы в безразличную, безжалостную волну.

Я упал на кровать навзничь. Артур нажал на рычаг, прерывая мой разговор с отцом. Он выпрямился, вытер уголок рта, оправил на мне одежду и застегнул молнию на брюках. Все это аккуратными, заботливыми движениями.

— А с каким другом он уже познакомился? — спросил Артур.

Я соскользнул вперед и встал на колени перед телефоном. Голова моя была опущена.

— С Кливлендом.

— Да? А почему я об этом не знал?

— Ну, наверное, на этот раз твоя разведка тебя подвела. — Я пристально смотрел на него. Неужели не понимает, что он… что я только что сделал? Что же я сделал?

— Наверное, я им просто мало заплатил, — заметил он и грустно улыбнулся.

— Ну, я, должно быть, забыл тебе сказать.

Кливленд. В последнее время мысли о нем вызывали у меня только смутное беспокойство, которое легко развеивалось словом или лаской Артура. В тот момент мне казалось возможным — нет, простите меня, желательным, — чтобы Кливленд, занятый своей новой карьерой, был потерян для нас навсегда, исчез в этом исчезающем мире моего отца, как два белых медведя на льдине, дрейфующей в молочную пустоту тумана. Пусть исчезнут все, кроме Артура, моего удивительного и неповторимого Артура.