Книга Страна вина - Мо Янь

Хочу сказать тебе, паршивец, и можешь передать этому подлецу Мо Яню, что в этом году Юй Ичи исполняется восемьдесят пять. Почтенный возраст, верно? Хотел бы я знать, где вы, скоты, еще обретались, когда я побирался, скитаясь по белу свету! Наверное, в кукурузных початках, или в листьях капусты, или в соленой репе, или в огуречной рассаде, или еще где. Говоришь, этот подлец Мо Янь „Страну вина“ сейчас пишет? Вот ведь сумасброд, разве ему это по зубам! Сколько он выпил вина, чтобы замахнуться на такое? Я вот вина выпил больше, чем он воды! Известно ли вам двоим, кто тот чешуйчатый малец, что каждую лунную ночь проносится верхом на осле по этой самой Ослиной улице? А ведь это я, я! Вот только откуда я — не пытай. Моя родина — край, залитый ярким светом. Что, по-твоему, не похож? Не веришь, что для меня взлетать на углы крыш и ходить по стенам — раз плюнуть? Ладно, сейчас покажу кое-что, чтобы у тебя, паршивца, глаза открылись».

Почтенный наставник, от того, что произошло дальше, я просто дара речи лишился. Из глаз этого изумительного карлика вдруг вылетели два сверкающих луча света, как два клинка. Вытаращившись на него, я увидел, как он сжался на этом своем крутящемся кожаном кресле и черной тенью легко воспарил вверх. Кресло продолжало вращаться, пока с глухим стуком не уперлось в потолок. Наш приятель, главный герой этого повествования, уже прилип к нему. На всех четырех конечностях и даже на остальных частях тела, казалось, выросли присоски. Он разгуливал по потолку, словно отвратительный огромный геккон. Оттуда доносился его жужжащий голос: «Ну что, паршивец, убедился? И ничего особенного тут нет. Мой учитель мог висеть так на потолке без движения день и ночь напролет». С этими словами он почерневшим палым листком легко спланировал вниз.

И вот он вновь сидит на корточках в своем кресле и, довольный, спрашивает: «Ну как? Веришь теперь в мои способности?»

От его непревзойденного мастерства и всего этого прилипания к потолку меня аж в пот бросило, все плыло перед глазами, как во сне. Кто бы мог подумать: удалой малец верхом на осле и есть этот карлик! Было не по себе. Идол разбит, живот распирает от скопившегося разочарования. Если Вы помните, наставник, как я описывал этого чешуйчатого в «Ослиной улице»: яркий лунный свет, волшебный черный ослик, постукивание черепицы, лихо зажатый в зубах небольшой кинжал в форме ивового листа… — Вы тоже почувствуете разочарование.

«Не веришь, — продолжал он, — не хочешь, чтобы чешуйчатый малец и я оказались одним и тем же лицом, это у тебя в глазах написано. Но такова объективная реальность. Ты хотел бы спросить, где я научился всем этим приемам кунфу, но этого я сказать не могу. Вообще-то, человеку стоит лишь считать, что жизнь легче лебединого пуха,[143]и тогда не будет ничего, чему он не мог бы научиться».

Он закурил сигарету, но не затянулся, лишь выпустил несколько колец, а потом струей дыма связал их вместе. Эта фигура долго висела в воздухе. Руки и ноги у него не замирали ни на минуту, как у маленькой обезьянки с Обезьяньей горы. «Расскажу, паршивец, тебе и твоему Мо Яню одну историю про вино, — заявил он, крутясь в кресле. — Это не какая-нибудь глупая выдумка, глупые выдумки — это по вашей части».

И начал:

«Была у нас здесь, на Ослиной улице, винная лавка. Взяли туда подмастерьем паренька лет двенадцати, тощего, с большой головой на длинной тонкой шее и с большими черными глазами: глянешь в них — и утонешь. Паренек оказался трудолюбивым и расторопным: ходил за водой, мел полы, вытирал со столов; все, что поручали, выполнял очень хорошо, к вящему удовольствию хозяина. Но с того самого дня, как он появился в лавке, стали происходить странные вещи: денег за вино стали выручать меньше. Остальные работники и хозяин не знали, что и думать. Однажды в лавку привезли несколько десятков оплетенных сосудов с вином, и несколько больших чанов оказались наполнены до краев. Вечером хозяин спрятался неподалеку от чанов, чтобы выяснить, в чем же дело. Первая половина ночи прошла спокойно. Уставший хозяин собрался было лечь спать, когда до него донеслись еле слышные звуки, похожие на поступь крадущегося кота. Хозяин насторожился и приготовился разобраться во всем до конца. Появилась черная тень. Хозяин вглядывался в ночной мрак уже очень долго, глаза привыкли к темноте, и он узнал в черной тени мальца-подмастерье из своей лавки. Глаза у того светились зеленым светом, как у кота. Возбужденно дыша, подмастерье развязал покрышку чана, припал к вину и стал со свистом втягивать его в себя. Уровень вина в чане понижался на глазах. Пораженный хозяин аж дышать перестал, чтобы не спугнуть его. Отпив вина из нескольких больших чанов, маленький подмастерье осторожно, на цыпочках, удалился. Увидев всё своими глазами, хозяин ни слова не сказал и пошел спать. На следующее утро он обнаружил, что уровень вина во всех чанах снизился на один чи. Слыханное ли дело — столько выпить! Человек знающий, он понял, что в животе у подмастерья — сокровище, известное как „винная прелестница“. Если добыть его и опустить в чан с вином, вино никогда не иссякнет, а его качество станет несравненно лучше. Он велел связать мальца, положить рядом с чаном, не давать ни есть ни пить, а только безостановочно помешивать в чане вино. Аромат вина разносился во все стороны, и изнывающий от жажды подмастерье с жалобными воплями катался по земле. Через семь дней хозяин освободил его, тот бросился к чану, нагнулся и, разинув рот, собрался жадно пить. Тут донесся всплеск, и в вино плюхнулось небольшое, похожее на жабу существо с красной спинкой и желтым брюшком».

«Смекаешь, кто был этот маленький подмастерье?» — мрачно зыркнул на меня Юй Ичи. Увидев у него на лице страдальческое выражение, я нерешительно предположил: «Ты, что ли?» — «Кто же еще! Конечно я! Не укради хозяин у меня это сокровище, я мог бы стать в этой жизни богом вина».

«У тебя и так дела неплохо идут, — утешал его я. — И деньги есть, и власть, и ешь и пьешь что душе угодно, развлекаешься как хочешь. Даже божеству далеко до такого блаженства». — «Чушь собачья! После того как я утратил это сокровище, всех моих питейных способностей как не бывало. Кабы не так, неужто я уступил бы первенство этому мерзавцу Цзинь Ганцзуаню?» — «Должно быть, и у замначальника отдела Цзиня „винная прелестница“, — предположил я. — Тоже ведь может выпить тысячу рюмок — и ни в одном глазу». — «Чушь! Это у него-то „винная прелестница“?! Да у него клубок винных глистов в брюхе! С „винной прелестницей“ можно стать божеством вина, а с винными глистами в лучшем случае его злым духом». — «А нельзя было заглотить „прелестницу“ обратно, и всё тут?» — «А-а, ничего ты не понимаешь! „Прелестница“ так измучилась от жажды у меня в животе, что, попав в чан, тут же захлебнулась и нашла там свой конец». От грустных воспоминаний глаза у него покраснели. «Старший брат Ичи, назови мне имя этого хозяина, пойду и всю лавку его разнесу!»

Юй Ичи громко расхохотался, а отсмеявшись, сказал: «Ну и глупый же ты, паршивец, неужто и впрямь поверил? Я же всё придумал, чтобы тебя подурачить. Разве может вообще быть такая вещь, как „винная прелестница“? Это лишь одна из баек, что рассказывал хозяин, когда я работал у него. Все, кто держит винные лавки, мечтают, чтобы вино у них в чанах никогда не переводилось, выдумка это чистой воды. Я в той лавке несколько лет проработал, да вот ростом не вышел, выполнять тяжелую работу было не по силам, хозяин и ворчал, что, мол, ем я слишком много, да еще что глаза у меня слишком черные. А потом взял и прогнал. Долго я бродил по белу свету, попрошайничал, работал на подхвате, чтобы заработать на еду». — «Да, хлебнул ты горя. Зато теперь ты человек с положением». — «Чушь, чушь, чушь…» Выплюнув целую очередь из этих «чушь», он зло проговорил: «Этими твоими штампами простому народу можно голову дурить, со мной этот номер не пройдет. Таких, что мучаются и страдают, в мире великое множество, а вот те, что в конце концов становятся людьми с положением, — редкость, как перо феникса и рог цилиня. Это уж кому как на роду написано, каков характер. Коли родился попрошайкой, попрошайкой и проживешь. Хватит, больше об этом распинаться не буду. С тобой говорить о таких вещах все равно что перед буйволом на цине играть, метать бисер перед свиньями. Мозгов у тебя не хватит, чтобы в этом разобраться. Набрался по верхам, кумекаешь немного в виноделии, а в остальном ни шиша не смыслишь. И Мо Янь такой же: в делах литературных чуток соображает, тоже по верхам, а в чем другом — ни на грош. Вы с ним — наставник и ученик — два сапога пара, подлецы, ни хрена ни в чем не смыслящие, черепашье отродье.[144]Из-за того и приглашаю вас двоих составлять мое жизнеописание, что у вас обоих головы какими только грязными мыслишками не забиты, сам черт ногу сломит. Почтительно внимай, паршивец. Почтенный предок расскажет еще одну историю».