Книга Лихолетье - Евгений Васильевич Шалашов

(Есть-то, конечно, через сто лет уже нельзя, так зачем его есть?)

– Ну вот, теперь еще платье переменить, да пир пережить, – выдохнул государь.

– Ничего, Даниил Иванович, перетерпим, – ободрила царица Мария. Грустно улыбнувшись, добавила: – Много чего терпели, а уж пир-то как-нибудь, перетерпим.

Толпа почти разошлась, но кое-кто из вологжан (да, вологжане, не вологодцы!) еще старались попасться пред светлые очи государя и государыни и получить от них приветствие. (Когда-то тебе царь с царицей ручкой помашут? Во сне, разве что…)

Какой-то мужик совсем обнаглел – заступив дорогу царскому возку, снял шапку и поклонился.

– С дороги-то отойди, чучело, – доброжелательно сказал Григорий Оленичев, а потом, вглядевшись в мужика, выхватил саблю: – Ах ты, мать-перемать! Да я тя щас до жопы развалю!

– Че, прямо тут и рубить будешь, прилюдно? – бесстрашно усмехнулся безгубым ртом мужик, чья борода едва скрывала жуткие шрамы.

– Ну-ка, Григорий, погодь! – остановил царь верного соратника, уже готового разрубить нежданное препятствие. Поднимаясь со скамеечки, Даниил Иванович усмехнулся: – Ба, да тут знакомый разбойник объявился!

– Здравствуй, государь-батюшка! – поприветствовал Павел царя и поклонился ему в пояс. Завидев царицу, что с любопытством вытянула шею, поклонился ей особо: – Здравствуй и ты, светлая царица.

– Здравствуй, здравствуй, как там тебя? Павел, вроде бы?

– Откуда же ты имя мое знаешь? – удивился мужик. – А, точно, – вспомнил он, – атаман наш, покойничек, меня при тебе окликал.

– И не только, – хмыкнул царь. – Я ведь, когда пана-то твоего мужикам отдал, про тебя спрашивал. Думал еще – заехать, что ли, в село-то твое, повесить разбойника, но дел было много. А ты сам сюда пришел.

– Спасибо, царь-батюшка, – поклонился еще раз Павлуха. – И за то, что пана Казимира казнил, и за то, что меня добивать не стал.

– Погоди-ка, государь, – вмешался Костромитинов. – Это не тот ли тать, из-за которого ты в обители неделю в лежку лежал? Ну-ка я его сам щас…

– Ну, может, и не он сам, но один из них, это точно, – кивнул царь.

– Вона как! – сказала царица, сузив глаза. – Тать, значит, что на моего мужа руку поднял!

Мария Мезецкая сунула руку под лавку, вытащила оттуда аглицкий пистолет, взвела курок и прицелилась в мужика.

Павлуха, как казалось со стороны, ничуть не испугался саблям и пистолету, напротив, с любопытством посмотрел на оружие, стукнул шапкой об колено и надел ее на голову. Подбоченившись, бесстрашно спросил:

– Вы, господа бояре да царь с царицей, убивать-то меня все вместе станете? Али по очереди? Матушка-царица, – посмотрел он на Марию и укоризненно покачал головой. – Тебе-то белые ручки кровавить – ну, совсем неприлично. Вон сколько лоботрясов кругом.

– Да я и сама могу, – жестко улыбнулась царица. – Не привыкать, чай, татей отстреливать.

– Мария, – строго сказал супруг и государь. – Пистоль убери… Негоже русской царице в своих же мужиков стрелять.

– Так то – в мужиков, а не в татей, – ответствовала государыня.

– Ну, матушка-царица, раз уж так хочется стрельнуть – стреляй! – Павел безгубо усмехнулся, распахнул кафтан и, обнажив белоснежную рубаху на груди, пробурчал: – Муж стрелял, теперь жена стрелять станет.

Марии стало стыдно. Виновато улыбнувшись, она отжала курок и спрятала оружие обратно под лавку. Чтобы как-то сгладить неловкость, буркнула:

– Ладно, праздник сегодня у нас. Шел бы ты, пока цел…

– И то верно, – махнул рукой царь и, обращаясь к Грине, готовому кинуться на мужика (или дать отмашку холопам, чтобы схватить наглеца), сказал: – Сегодня – прощаю. С дороги сойди, а то – казнить не стану, а батогов прикажу дать. Ишь, совсем разбойники страх потеряли!

– Погоди, царь-батюшка, – вдруг засуетился мужик. – Я ведь тебе подарок на свадьбу принес.

– Ну так отдай его кому-нибудь, – пожал плечами царь, теряя интерес к мужику.

– Дак как отдать-то? – возмутился мужик. – Я, государь, деньги большие принес. Две тыщи ефимков.

– Чего? – не враз понял Мезецкий. – Постой-ка, – хлопнул он по плечу возчика, готовившегося тронуть коней.

Даже для государя Всея Руси две тысячи ефимков – это много! Это же больше тысячи рублей!

– Две тысячи, государь, – сняв со спины мешок, протянул его Павел царю.

– Небось, весь свой дуван разбойничий? – догадливо улыбнулся Мезецкий и показал взглядом на возок: – Вон, под ноги мне кидай. Никуда не денется твое серебро. На дело потрачу.

– Серебро это, царь-батюшка, у ляхов отнятое. Не единой копеечки, что у русского человека взято, тут нет. Так что бери и не сумлевайся!

– Так ведь и возьму, – пожал царь плечами. – Не хочешь ли ты сказать, что только ляхов грабил?

– Сам я, государь, ляхов не грабил, а убивал, – степенно пояснил Павлуха, невольно потрогав шрамы. – А с тобой да с плясунами твоими, – усмехнулся мужик, посмотрев на Гриню, – промашка вышла. Нам же сказали, что бояре плывут, которые Русь предали.

– Ладно, некогда мне сейчас с тобой лясы точить, – оборвал царь мужика. – За серебро – спасибо огромное, не забуду. Ну а сейчас пора мне.

Павел снял шапку и сошел с дороги. Еще раз поклонился в пояс возку с царем и царицей, ухмылкой проводил Гриню и остальных.

Оленичев ответно показал мужику кулак, а потом не выдержал – усмехнулся. Ну, чего уж теперь старое поминать, коли царь простил?

Пока ехали, Леонтий Костромитинов буркнул:

– За серебро, конечно, спасибо мужику, но поспрошать бы его надо было.

– О чем спрошать-то? – удивился государь. – Вроде все и так сказано, а что не сказано, так я и сам знаю. У мужика этого ляхи всю семью убили. Жену, мать, детей зарубили на его глазах. Сам каким-то чудом в живых остался. Господь его спас. А остался – мстить пошел. Ну а мы тут уж случайно подвернулись. Так и то – всю банду ихнюю перебили…

– Да это-то ладно, – склонил голову к гриве коня Костромитинов. – Я про другое щас… Мужик-то говорил: «Нам сказали, что бояре плывут, что Русь предали». А кто сказал-то?

– Вот-вот, – отозвался с другой стороны возка и Григорий, внимательно слушавший разговор:

– О плавании-то том знали всего ничего – воевода рыбнинский Александр Яковлевич да мы.

– Ну а еще – половина Рыбнинска, – отмахнулся царь. – Или ты думаешь, что тайна великая?

– Тайна не тайна, – не сдавался Костромитинов, – а поспрошать надо.

– Ну, коли тебе хочется – езжай, вертай мужика да и спрашивай, – не стал спорить государь.

– Я мигом, – обрадовался Леонтий.

– Подожди, – остановил его царь. – На вот, возьми… – Даниил Иванович с некоторым сожалением снял с себя шубу и подал Костромитинову. – Скажешь, подарок ему…

Развернув коня, Костромитинов поскакал отыскивать мужика со шрамами, а возок последовал дальше, к одной из башен кремля, где были обустроены «царские палаты» – несколько комнатушек, в страшной спешке отремонтированных после пожара. А что делать? Не было у государя другого жилья, да и вообще после пожара в Вологде осталось мало свободных домов. Даже владыка Сильвестр ютился в курной избе, в ожидании, пока ему отстоят новый терем. За все сразу не схватишься, да и рук свободных мало. А те, что были, отправлялись