Книга Если только ты - Хлоя Лиезе

никто не говорил, что ты похожа на крутую валькирию, когда выходишь из себя?

— Прекрати уходить от ответа, Себастьян Готье.

Он закусывает губу между зубов, всё ещё глядя на меня снизу вверх.

— Но в увиливании я почти так же хорош, как в хоккее.

Я выгибаю бровь.

Он вздыхает, всё ещё скользя пальцами по моей ладони.

— Ты права, — тихо говорит он. — Я просто не хочу говорить об этом, потому что мне не нравится чувствовать себя… сбитым с ног, беспомощным, будто со мной что-то не так.

Я разворачиваю ладонь, отчего наши руки скользят друг по другу.

— Да. Я это понимаю. И чувствовать это нормально, знаешь? Мне самой это не очень хорошо даётся, но я работаю над этим с психологом. Позволять себе чувствовать вещи, даже когда это тяжело.

— Для меня это не ощущается нормальным, — бормочет он, глядя на наши переплетённые руки, затем берёт мою руку обеими своими ладонями и водит по моим пальцам. — Я не знаю, как это делать. Смириться с тем, что я… не в порядке.

Я наблюдаю за ним, пока он изучает мою руку, затем делаю то, что мой первобытный мозг, видимо, приказал сделать моей второй руке прежде, чем куда более разумная и рациональная часть решила бы, что это плохая идея. И моя свободная ладонь мягко скользит по его волосам.

— Ты научишься через практику и ещё раз практику. Как и со всем, в чём ты хочешь быть хорош. Понемножку. Маленькими шажками.

Его большой палец скользит по моему указательному, и внизу моего живота зарождается сладкое, горячее ноющее ощущение. Прикосновения к моим пальцам не должны так возбуждать меня.

Себастьян подаётся навстречу моим касаниям, пока я мягко перебираю его волосы.

— Как мне делать эти маленькие шажки?

— Ну, думаю, тут у каждого по-своему. В моём случае, например, я позволяю себе признавать своё «не в порядке» и сложные чувства, которые бывают очень, очень интенсивными. Мне это тяжело. Потом, если они начинают казаться чересчур сильными, что обычно и случается, я использую то, что мой психолог называет терпимостью к стрессу.

— Терпимостью к стрессу? — он поворачивает лицо так, что эти слова оказываются прошёптаны в мою ладонь, горячие и влажные на моей коже.

По мне пробегает дрожь.

— Что-то, что помогает тебе пережить чрезвычайно сложные эмоции или ситуации. Часто это отвлечения. Приятные отвлечения. Успокаивающие отвлечения. Желательно здоровые отвлечения.

Он стонет в мою ладонь, и я рефлекторно слегка выгибаюсь, надеясь, что он не заметит.

Кажется, он замечает. И кажется, он тоже немного на взводе, как и я, потому что он поворачивает лицо, пока его губы не скользят по моей ладони.

— Отвлечения, да? — выдыхает он, не отрываясь от моей кожи. — Приятные, успокаивающие отвлечения.

Я сипло сглатываю, проводя пальцами по его волосам, слишком заведённая просто от того, что его губы скользнули по моей руке. Себастьян подаётся ближе и с тяжёлым вздохом упирается лбом в моё бедро.

— Здоровые отвлечения, — шепчет он, сильнее вжимаясь лбом в моё бедро и опять выдыхая. — Ясно.

— Счастливые отвлечения, — шепчу я. Мой голос звучит хрипло и нетвёрдо. Где-то в последние десять секунд этого… чем бы это ни было, мои глаза закрылись и остаются в таком положении. Я знаю лишь мягкую, сладкую тьму, вес его головы на моей ладони, его пальцы, переплетённые с моими.

— Думаю… — он хрипло откашливается. Его голос тоже осип и звучит нетвёрдо. — Счастливые и здоровые отвлечения для меня являются диаметрально противоположными вещами.

— Это неправда.

Он медленно отстраняется. Я постепенно открываю глаза, будто в трансе глядя на него вниз. Я заставляю свою руку покинуть его волосы, но прежде мой большой палец проходится по его уху. Его веки на мгновение трепещут.

— В смысле? — спрашивает он.

Я улыбаюсь, положив ладони на его плечи.

— Хоккей. Делает тебя счастливым и здоровым. И если это то же самое, что для меня футбол, учитывая его требовательное и всепоглощающее расписание, я бы сказала, что это тоже служит отвлечением.

Он хмурит лоб.

— Ха. Я никогда не думал об этом в таком плане.

— А как ты об этом думал?

Он запрокидывает голову, сплошь усмешка и серебристые глаза, но в этом есть нечто другое, мягкое, пока он смотрит на меня.

— Как о том, в чем я ох*енно хорош.

Я закатываю глаза, но у меня всё же вырывается смешок.

— Ну так посмотри под другим углом. Хоккей занимает тебя, явно приносит тебе радость, и он полезен для тебя. Счастливое, здоровое отвлечение. Скоро ты вернёшься к хоккею, но сегодня это недоступно, так что… хочешь попробовать кое-что другое?

Его ладони ложатся на мои бёдра, привлекая меня ближе.

— Кое-что другое?

Я смотрю на него, воюя с собой. Мне так сильно хочется толкнуть его назад, оседлать, сесть на его бёдра и снова зацеловать его, пока мы оба не начнём задыхаться.

«Друзья! — напоминает мне голос рассудка. — Он хочет быть просто друзьями!»

Друзья. Точно. Я могу это сделать.

— Кое что… относительно здоровое, — объясняю я. — Там будет много сахара, но от этого тебе не станет плохо. А ещё там есть шоколад, так что думаю, ты будешь весьма счастлив.

Его глаза загораются.

— Я слушаю.

Глава 19. Себастьян

Плейлист: Beirut — Transatlantique

— Это… безумие, — я беру в рот ещё один кусочек шоколадного торта без муки и смакую, как эта маслянистая горько-сладость тает на моём языке. — Он безглютеновый. И на вкус не как задница.

Зигги улыбается мне, проглатывая кусочек своего ягодного (безглютенового) маффина.

— Весьма неплохо, верно?

Я смотрю на неё, когда она поворачивается, чтобы посмотреть на закат с моего балкона второго этажа, наслаждаясь драматичной иронией того, что мы сидим тут, хотя две недели назад она сверлила меня взглядом, пока я киснул тут в одних трусах.

— Весьма неплохо, — соглашаюсь я.

— Я рада, что тебе нравится, — Зигги снова