Книга Детский сеанс. Долгая счастливая история белорусского игрового кино для детей - Мария Георгиевна Костюкович

лагеря школьные фильмы вырывались редко – сюжетно важные события происходили там, а в большом внешнем мире лишь распространялись последствия того, что случалось в классе. Особенный устав отношений превратил школьника в рядового персонажа, а учителя в стоящего над ним правителя и контролера, образовалась особенная двойственная сюжетная единица «учитель – ученик». Иерархия неукоснительно соблюдалась, нарушать ее – значило навлечь на школу беду, потому что в основе образа школы, места обитания пионеров, лежала идея порядка.

Казалось бы, школьные сюжеты могут говорить о разном: о душевном росте, о совершенствовании в деле или о победе изгоя над преследователями (об этом любят говорить американские подростковые фильмы о школе). Советский сюжет о школе рассказывал только о порядке. О субординации и ее нарушении. Это роднило образ школы с образом армии, армейская метафора все более настойчиво проявлялась в школьных сюжетах в 1960-е годы, когда сложился новый жанр школьного фильма.

В фильмах 1940—1950-х годов устойчивый школьный порядок изображался приятным и естественным состоянием, как в «Первокласснице», а иногда он связывался с главным пионерским «пунктиком» – честью коллектива, как в фильме «Васек Трубачев и его товарищи». Единица школьного мира – класс, общность детей, чье предназначение, к сожалению, не учиться и расти, а соблюдать порядок: с учебой связана ничтожная часть школьной жизни, с соблюдением порядка – колоссальная. В образе сплоченного класса (а пионерский класс делался сплоченным благодаря изображению двух десятков одноклассников, которые инертно повторяли действия двух-трех выделенных персонажей) вполне хорошо обозначали структуру: пара лоботрясов (лоботрясы в советских фильмах ходят парами), пара закадычных друзей-хорошистов, староста-активистка (да, обычно девочка, персонаж авторитарный, наместница учителя в классе), симпатичная «девочка-мечта», воплощение доброй красоты, к которой часто стремился главный герой, и толпа девочек, существующих сатирическим фоном этих двух героинь.

Толпа девочек изображалась чем дальше, тем все более сатирично и пародийно, обычно они довольно противные сплетницы, их образы перенасыщены эксцентрикой. Впрочем, детский мир в советском кино вообще мальчишеский. Исключений так мало, что их можно пересчитать по пальцам: девчоночий мир возник в фильмах «Жила-была девочка» и «Первоклассница» и едва наметился в фильмах «Девочка и эхо», «Дубравка», «Чучело». Можно вспомнить еще несколько примеров, но обычно девочке в советском детском кино места нет, главная героиня живет и действует в мальчишеской истории и в мальчишеском мире, окруженная мальчиками. Девичий мир поэтому изображается эксцентрично или пародийно, гротескно или травестийно – когда девочка становится «немного мальчиком» и ведет себя «по-мальчишески», как в «Дубравке» или «Пеппи Длинныйчулок». В таких случаях, когда девочка не держится предписанной ей линии «хорошего поведения», связанного со слабостью, добротой и общим желанием слушаться, нравиться, быть ведомой и мягкой, обозначается ее тайная тоска по девичьему миру и по своей девчоночьей душе, которой она почему-то стесняется. Мальчики же, тоже изображенные в сугубо «мальчишеских» занятиях и в привычном мальчишеском мире, никогда не перенимают «девчоночьих» примет, разве что в эксцентрических положениях, как в фильмах «Семеро солдатиков» или «Все наоборот».

Школьный мир – тоже мальчишеский. Кроме названных персонажей, в нем непременно есть вожатый – старшеклассник, который относится к подопечным с отеческой ответственностью, как в истории про Васька Трубачева, и из лучших побуждений часто перегибает палку. Но главный герой всех школьных фильмов – учитель. Типов учителя несколько: есть умный учитель (это значит учитель по призванию, сподвижник Януша Корчака, убежденный в том, что детей нужно прежде всего любить) и глупый учитель, воплощение косности и деспотии взрослых, а еще всегда обозначается фигура справедливого и строгого директора школы, носителя того самого, заветного представления о чести. Советские фильмы о школе всегда были двуадресными: поверх детского ракурса всегда наслаивался взрослый, педагогический, и фильмы становились пространством дискуссии о воспитании и наставнической миссии.

В послевоенных фильмах учитель всегда непререкаемо хорош, а плохих, невнимательных к детям учителей просто нет, потому что фильмы еще адресуются младшим школьникам и дошколятам, для которых авторитет взрослого непререкаем. Учителю позволено быть авторитарным, но запрещено злоупотреблять властью, детям же предписано «быть хорошими детьми», это значит выполнять указания учителя, чтобы ему понравиться, как в классическом фильме «Первоклассница» Ильи Фрэза. В фильмах 1960-х годов, адресованных подросткам, учитель уже низведен из небожителей в смертные и наделен недостатками: появляются плохие учителя, несправедливые учителя, деспотичные учителя – глупые, в общем. Стандартный учительский коллектив советского сюжета о школе запечатлен в фильме «Друг мой, Колька!..».

Кажется, конец соцреализма в детском кино начался покушением на святость учительского образа, это значит и собирательного образа взрослых. С тех пор противопоставление хорошего и плохого учителей стало сюжетной основой фильмов о школе, а в особом жанре, названном школьным фильмом, – сюжетным каноном.

Школьный фильм предписывает персонажам существовать в напряженном трехстороннем конфликте детей, учителей и родителей и играть сложные роли «старосты», «первого красавчика класса», «популярной девочки», «жертвы школьной травли», «белой вороны», «хорошего учителя» и «плохого учителя», «молодой учительницы» и «пожилой учительницы» (часто это синонимы хорошего и плохого учителей), «по праву уважаемого директора», «обеспокоенного родителя» или «равнодушного родителя». В нем обсуждается этика и экология отношений детей и взрослых, и часто оправдывая первых, жанр выносит приговор вторым. Ко времени перестройки обвинительный акт вывернется наизнанку, станет злее и переложит на детей вину за обострение конфликта. Этот двоякий жанр знаком вам по фильмам «Друг мой, Колька!..», «Доживем до понедельника», «Чучело», «Ключ без права передачи», «Чужие письма», «Дорогая Елена Сергеевна».

Еще можно заметить, как с течением времени в фильмах о детстве накапливается драматизм: в 1950—1960-х годах дети и взрослые, несмотря на распри, живут в согласии, а все дурное идет от явно отрицательных персонажей из-за границы домашнего и школьного детского мира. Во второй половине 1960-х годов эти истории еще говорят об основополагающем доверии детей взрослым и об ответном уважении. К первой половине 1980-х проступают образы, связанные с испытанием отношений: все чаще изображаются случаи, когда взрослые и дети существуют как два трагически разрозненных мира, между ними ширится пропасть непонимания, грозящая катастрофой, и угроза исходит от детей. Эта проблема напряженно звенит в школьном фильме образца 1970-х, а во второй половине 1980-х она взрывается десятком фильмов о подростковом бунте. В этом долгом процессе детской экранной эмансипации слились сразу и постепенное раскрепощение кинематографа, преодоление цензуры, долго не позволявшей детскому миру быть проблемным, и углубление детской темы, разработка новых пластов в известных сюжетах и темах, и растущее пристрастие ко взрослому ракурсу.

Теперь о чести. Для послевоенного кинематографического пионера нет горше участи, чем посрамить честь коллектива, опозорить класс неблаговидным поступком или плохой учебой. С плохой учебой разбираются просто – прикреплением хорошиста к двоечнику (удивительная советская практика как раз помогала противоположностям сблизиться и дала завязку