Книга Алмазные псы - Аластер Рейнольдс

– Нет, если только не считаешь, что могла бы удержать лонжерон одним лишь мысленным усилием.

– Я сочленительница, – прошипела она в ответ. – А это подразумевает совершенно другие правила. Я могла бы все изменить, могла бы сохранить корабль.

– Чтобы показать свою крутизну?

– Нет, не для этого, – ответила она с ядовитой медлительностью. Как будто только в таком темпе я мог угнаться за ее мыслью. – Мы никогда не показываем свою крутизну.

– Корабль взорвался, – сказал я. – Его больше нет, и с этим нужно смириться. Теперь ты с нами. И нет, ты не пленница. Мы сделаем все, о чем я говорил: позаботимся о тебе и доставим в безопасное место, к твоим сочленителям.

– Ты и вправду думаешь, что все так просто?

– Не знаю. Может, ты мне объяснишь? Я не понимаю, в чем твои проблемы.

– Хотя бы в том, что я не могу вернуться. Это не слишком сложно для твоего ума?

– Почему? – спросил я. – Сочленители прогнали тебя? Или что-то еще в этом роде?

Она покачала увенчанной гребнем головой, как будто в жизни не слышала более наивного вопроса:

– Никто никого не прогонял.

– Тогда расскажи, что с тобой, черт побери, произошло!

– Меня похитили, ясно тебе? – взорвалась она. – Похитили и разлучили с моим народом. Капитан Вулидж схватил меня у Йеллоустона, когда «Василиск» пристыковался рядом с нашим кораблем. Я была в составе небольшой дипломатической миссии, прилетевшей на «карусель» Новая Венеция. Люди Вулиджа подстерегли нас, разделили, а потом увезли меня так далеко от других сочленителей, что я выпала из зоны действия нейронной связи. Ты хоть представляешь, что это значит для таких, как я?

Я покачал головой, но не потому, что не понял, о чем она говорит, а потому, что не мог в полной мере осознать ту эмоциональную боль, которую должно было ей причинить такое разделение. Сомневаюсь даже, что слово «боль» способно передать психическое потрясение, связанное с насильственным отрывом от сородичей. Никакие переживания обычного человека не сравнятся с такой душевной травмой – не в большей степени, чем лягушка способна почувствовать разлуку с любимым. Сочленители всю жизнь проводят в состоянии общего сознания, обмениваясь мыслями и переживаниями через созданную имплантатами сеть нейронных связей. Они сохраняют индивидуальность, но та больше напоминает размытую индивидуальность атомов в прочной кристаллической решетке. Над собственным «я» находится высшая ментальная общность, носящая название Транспросвещение, подобное беспокойному морю разделенных электронов в той же металлической решетке. А девушку вырвали из всего этого и заставили смириться с существованием изолированного разума – одинокого острова, опять же посреди моря.

– Я представляю, как плохо тебе было, – сказал я. – Но теперь ты можешь вернуться. Разве не мечтаешь об этом?

– Тебе только кажется, что понимаешь. Для сочленителя ничто на свете не может быть хуже того, что случилось со мной. Я не смогу вернуться ни сейчас, ни когда-нибудь потом. Я испорчена, сломана, бесполезна. Мой разум навсегда изуродован. Ему нельзя возвращаться в Транспросвещение.

– Почему нельзя? Неужели твоему возвращению не обрадуются?

Она долго обдумывала ответ. Я молча изучал ее лицо, выискивая хоть что-нибудь, подтверждающее слова Ван Несса о том, что она представляет опасность. Теперь его страхи казались мне необоснованными. Она выглядела меньше ростом и тоньше в кости, чем при первой встрече на «Василиске». Ее непривычный вид, странная форма безволосого черепа с гребнем – все это должно было производить отталкивающее впечатление. На самом деле я решил, что она очаровательна. Но мое внимание привлекал не ее чуждый облик, а вполне человеческие черты: маленький острый подбородок, бледные веснушки под глазами, рот, не закрывающийся полностью, даже когда она молчала. Оливково-зеленые глаза имели такой темный оттенок, что под определенным углом зрения казались блестяще-черными, как антрацит.

– Нет, – ответила она наконец. – Ничего не выйдет. Я оскверню чистоту остальных, нарушу гармонию нейронных связей, как разладившийся инструмент в оркестре. Из-за меня все зазвучат фальшиво.

– По-моему, ты смотришь на все слишком пессимистично. Разве мы не можем хотя бы обратиться к кому-нибудь из сочленителей и послушать, что он скажет?

– Так нельзя, – возразила она. – Да, сочленителям придется снова принять меня, если я появлюсь перед ними. Они сделают это по доброте души, из сострадания. Но кончится тем, что я причиню им вред. Мой долг – не допустить этого.

– Так ты хочешь сказать, что проведешь всю оставшуюся жизнь вдали от сочленителей, странствуя по Вселенной, словно какой-нибудь жалкий отверженный пилигрим?

– Нас таких больше, чем ты считаешь.

– Значит, вы здорово умеете прятаться в тени. Большинство людей видели сочленителей только в составе группы, одетых во все черное, похожих на стаю ворон.

– Должно быть, вы просто смотрите не туда, куда надо.

Я вздохнул, прекрасно понимая, что никакие мои слова не убедят девушку в том, что ей лучше вернуться к ее народу.

– Это твоя жизнь, твоя судьба. Во всяком случае, ты жива. Наше обещание в силе: мы высадим тебя на ближайшей безопасной планете. Если тебе там не понравится, можешь оставаться на корабле, пока мы не прилетим куда-нибудь еще.

– Твой капитан пойдет на это? Мне показалось, он хотел как можно скорее удалиться от обломков, когда вы нашли меня.

– С капитаном я улажу. Он не очень-то любит сочленителей, но призна́ет свою неправоту, как только поймет, что ты не чудовище.

– У него есть причины не любить таких, как я?

– Он старый человек, – просто ответил я.

– Раздираемый предрассудками – ты это хотел сказать?

– В каком-то смысле, – пожал я плечами. – Но не стоит его винить за это. Он жил в те нелегкие времена, когда ваш народ только заявил о себе. Думаю, он на собственной шкуре испытал все тогдашние неприятности.

– Коли так, я завидую его личному опыту. Среди нас осталось немного таких, кто застал те времена. Прожить столько лет, дышать одним воздухом с Ремонтуаром и другими… – Она печально отвела взгляд. – Ремонтуара больше нет с нами. А также Галианы и Невила. Мы не знаем, что случилось с ними.

Я понимал, что она говорила о ключевых фигурах ранней истории сочленителей, но для меня эти имена ничего не значили. А для нее, унесенной потоком времени так далеко от давних марсианских событий, имена Галианы и Клавэйна должны были звучать как имена святых или апостолов. Мне доводилось слышать кое-что о сочленителях, но долгая и запутанная история этого сообщества, конечно же, была для меня темным лесом.

– Жаль, что все так случилось, – сказал я. – Но что было, то прошло. У нас нет к тебе ни страха, ни ненависти. Иначе мы бы не рисковали своей жизнью, чтобы вытащить тебя с «Василиска».