Книга 12 месяцев. Необычные эротические приключения - Генрих и Ксения Корн

Напьюсь до чёртиков, засну, и мне снится, как мы сходим с отцом и мамой на платформе «888-й километр» и идём по сельской дороге в две укатанные колеи, заросшие травой. А там то лес, то луга со стогами сена, то поля, колосящиеся пшеницей или рожью. Отец разминает в руках зёрнышки, мама смеётся, а я просто смотрю на них и мне хорошо. Солнце пробирает меня насквозь, ласково зовёт куда-то. И дороге конца и края нет…

А проснусь – на душе сразу тоска невыносимая. Бывает, человек во сне видит какие-нибудь кошмары или чушь всякую и, проснувшись, радуется – мол, слава богу, что это сон. Я же расстраивался, когда просыпался. Мне во сне было лучше, я с радостью бы заснул и не проснулся.

Реальная жизнь встала мне поперёк горла, будто тошнотный ком – мутит, но никак не вырвет. Ничего не радовало, ничего не хотелось. Мысли такие: либо жить счастливо, либо никак. Не могу счастливо – так и подыхай, прожигай, добивай себя до конца.

Как-то я сидел, пил горькую, тыкал чего-то в интернете, и пришло мне сообщение: «Привет, Паш! Узнаёшь меня?». Девушка. Я удивился. Мне давно никто не писал – друзья все забыли, я тоже всех забыл.

Глянул её страницу. Некая Дара Августова. Птица совсем не моего полёта: фотки из заграницы, яхты, клубы, машины дорогие, потом какие-то выставки, картины – всё это было далеко от меня.

Подумал, что развод или просто ошибка, но интрига пересилила.

Написал:

– Не узнаю. Мы знакомы разве?

– В прошлом хорошо были знакомы. Я Даша Серпенко, – ответила она, добавив кокетливый смайлик в конце.

Меня точно током прошибло, даже протрезвел. Дашка из деревни! Из моего детства! Ну и дела! Может, я сплю?

– О, привет, Даш! Тебя помню, конечно. Дару Августову не помню.

– Это псевдоним, я художник. Ну… можно сказать, что художник. Дара – от имени Дарья. А Августова – потому что в моей жизни с августом очень многое связано. Помнишь нашу деревню Августовку? Интересно, как там теперь? Приезжает кто-нибудь? Я бы с удовольствием съездила.

Я с горечью усмехнулся: она, похоже, безнадёжно отстала от жизни в своих художественных небесах. Но ей эту мысль выразил более мягко:

– Там давно уже никого нет. Деревню поглотила мать-природа. Я сам ездил туда несколько лет назад – дома повалились все, ваш только стоял, потому что кирпичный. Но за это время, мне кажется, там мало что осталось. Жаль, но ничего уже не поделаешь.

– Плохие новости… – расстроилась Дашка. – Даже не хочется в это верить. Может, съездим туда вместе? Есть желание?

– А какой смысл? Да там уж и дороги нет, всё заросло. На тракторе ехать надо и то, может, не проедешь теперь.

Но она стояла на своём. Тон её изменился, стал жёстким.

– Я хочу увидеть всё своими глазами, Паш. И я туда точно съезжу сама. В августе. Если хочешь, поехали вместе. Я ещё Саше Громову напишу обязательно.

– Идея мне нравится. Я тебя и Сашку сто лет не видел. Поеду. Если что – звони.

Я написал свой номер телефона и опрокинул в себя стопку водки в полной уверенности, что весь этот разговор – сущий бред, которому никогда не суждено осуществиться.

Тем более когда за окном гудят февральские вьюги, до августа ещё ого-го сколько говна утечёт. А кто-нибудь может и умереть. Например, я.

Но я не умер. Наоборот – пропившись вдрызг, успокоился, пришёл в себя, устроился на работу и снова как-то зажил. А о том разговоре позабыл напрочь, и поэтому для меня стал полной неожиданностью звонок в начале августа, в котором приятный женский голос сообщил следующее:

– Это Даша. Ты готов? Завтра едем в Августовку.

Я не был готов, но и отступить от обещания уже не мог. На работе наврал, что болен, и освободил себя для завтрашнего путешествия в детство. По правде говоря, меня от этого всего охватило радостное волнение.

Дашка заехала за мной рано утром на красном «Гелендвагене».

– Привет! – она весело подмигнула мне, когда я сел в машину. – Так как трактора у меня нет, попробуем прорваться на чём есть. И надеюсь, у нас всё получится.

Я на какое-то время словно потерял дар речи, глядя на Дашку. Боже мой, какой же красавицей она сделалась! Сколько ей теперь? Лет тридцать с небольшим? А помнишь, Даш, как мы маленькие купались голышом в речке? Помнишь, как ты описалась у моей бабушки и боялась идти домой? А как мы с тобой сидели на мостике и смотрели на край света? Помнишь? Господи, что за чушь я несу, чёрт меня подери!..

Рядом с ней сидел какой-то толстяк с бритой головой. Муж, что ли?

– Ну здорово, Пашка! – толстяк повернулся ко мне и протянул руку.

Сашка? Ты ли это? От какой хорошей жизни тебя так разнесло?

Всю дорогу мы разговаривали о наших жизнях. Так это странно – у нас было общее детство, а больше ничего и не связывало, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы не чувствовать себя чужими друг другу, просто и легко преодолеть вот ту грань, которая мешает общаться незнакомым людям. Не правду говорят, что человек живёт одну жизнь. Что в течение жизни это один и тот же человек. Разве та девочка Даша и эта красивая женщина – это всё тот же человек? Разве тот мальчишка, мой друг детства Сашка, потом тот крепкий и солидный парень, с которым мы рыбачили в Августовке, и теперь этот растолстевший мужик – одно и то же? Разве я тогда и сейчас тот же? В течение жизни в человеке живут много разных людей – у них разные тела и разные сущности – и всё, что их связывает между собой, это память. Общая на всех. Именно её они называют «я».

Сашку жизнь изрядно потоптала. Он окончил военное училище и лейтенантом уехал служить на Кавказ. Дослужился до капитана. Побывал и в Чечне. Дважды попадал под фугас. Первый раз – отделался лёгким испугом, а во второй едва остался жив. Это только по телевизору говорят, что там уже нет войны, но «двухсотые» как были, так и есть. После госпиталя отправился на гражданку. То в охране маялся, то искал счастья в бизнесе – вбухал всё нажитое. А бизнес прогорел в кризис. Потом мыкался по миру, не зная, где себя применить. С женой развёлся, как и я.

– Я вам так скажу, ребята, – хрипел Сашка, округлив выцветшие от жизни глаза. – Человек это батарейка, из которой сосут энергию. Сильный и независимый человек, крепкий хозяин, в нашей стране не нужен. Личность не нужна. Нужна толпа. Невежественное человекоподобное стадо, которое в нужный момент можно легко пустить на убой. И так здесь будет всегда – на этой земле тысячу лет человек мучился и будет мучиться. А подохнет он – и ладно, бабы ещё нарожают. И деревня наша тоже никому не нужна. Нет её – так местному районному царьку хлопот меньше.

– Нельзя сдаваться, Саш, – сказала Дашка. – Человек всё может, его нельзя победить, если он сам не сдастся. Человек – это сила.

Он ухмыльнулся.

– Вам, богатым, легко говорить. С деньгами-то – да, человек может всё. Это деньги сила, а не человек. Человек без денег ничто. Разве не так?