Книга Найденыш с погибшей «Цинтии» - Жюль Верн

К этому письму был приложен документ с заверенной подписью господина Дюрьена, также написанный его рукой. Эрик с жадностью прочел следующие строки:

«Я был французским консулом в Новом Орлеане, когда моя единственная дочь Катерина вышла замуж за молодого француза Жоржа Дюрьена, горного инженера по профессии, нашего дальнего родственника, как и мы, родом из Бретани. Он приехал в Соединенные Штаты, чтобы заняться эксплуатацией недавно открытых нефтяных месторождений, и рассчитывал провести в Америке несколько лет. Сын ближайшего друга моей молодости, носивший ту же фамилию, что и мы, господин Дюрьен был принят в моем доме, как и подобало такому достойному человеку. Когда он попросил руки моей дочери, я без колебаний дал свое согласие. Вскоре после свадьбы меня неожиданно назначили консулом в Ригу и мне пришлось расстаться с дочерью, так как важные дела задержали зятя в Соединенных Штатах. Там она родила сына, которого назвали моим именем и именем его отца — Эмиль Анри-Жорж.

Через полгода мой зять стал жертвой несчастного случая на буровой. Бедная Катерина, овдовевшая в двадцать лет, спешно покончила со всеми делами и отправилась на борту «Цинтии» из Нью-Йорка в Гамбург, чтобы попасть ко мне кратчайшим путем.

Седьмого октября 1858 года «Цинтия» потерпела крушение восточнее Фарерских островов. Обстоятельства катастрофы вызывали подозрения, но выяснить их не удалось. Когда пассажиры тонущего судна перебирались в шлюпки, мой семимесячный внук, привязанный матерью вместе с его колыбелью к спасательному кругу, сорвался с палубы или был кем-то сброшен и исчез, унесенный бурей.

Моя дочь, обезумевшая от этого ужасного зрелища, хотела броситься за своим ребенком в пучину, но ее насильно удержали и в бессознательном состоянии перенесли в лодку, где находилось еще три человека. Только эта единственная лодка и уцелела. Через сорок восемь часов она причалила к одному из Фарерских островов. Оттуда дочь, измученную жестокой семинедельной горячкой, отвез в Ригу один заботливый матрос, который не только спас ее от гибели, но и препроводил к отцу. Джон Динмен, так звали этого славного парня, впоследствии умер в Малой Азии, находясь у меня на службе.

Мы почти и не надеялись, что наш бедный малютка остался в живых. Тем не менее я предпринял поиски на Фарерских и Шетландских островах и на побережье Норвегии к северу от Бергена. Подумать о том, что колыбель могло отнести еще дальше, было просто невозможно. Только по истечении трех лет я отказался от дальнейших поисков, и поселок Нороэ не попал в зону обследования единственно по той причине, что он расположен в стороне и довольно далеко от открытого моря.

Когда всякая надежда была потеряна, я целиком посвятил себя дочери, ибо ее физическое и моральное состояние требовало бережного ухода. Добившись перевода на Восток, я всячески старался отвлечь ее от горестных мыслей путешествиями и участием в моих научных изысканиях. Она приобщилась ко всем моим работам и была моей неизменной помощницей, но, увы, мне никогда не удавалось развеять ее безысходную печаль. Наконец, через два года, я подал в отставку, и мы вернулись во Францию. С тех пор мы живем попеременно то в Париже, то в моем старом доме в Валь-Фере, близ Бреста.

Так неужели нам суждено увидеть, как порог этого дома переступит мой внук, которого мы оплакиваем столько лет? Надежда так заманчива, что я не могу решиться сообщить о ней дочери, пока не обрету полной уверенности. Воистину это было бы настоящим возвращением к жизни! И если теперь мне придется отказаться от своей мечты, какое это будет горькое разочарование!…

Сегодня понедельник. В субботу, сказали мне на почте, я мог бы получить ответ!…»

Эрик с трудом закончил чтение. Слезы застилали ему глаза. Как и господин Дюрьен, он боялся слишком поспешно отдаться внезапно возникшей перед ним надежде. Найти одновременно семью, мать и родину!… И какую родину!… Именно ту, какую он предпочел бы выбрать сам, потому что в ней каким-то удивительным образом воплотились все щедроты, таланты и величие человечества, потому что в ней объединились в одно целое гений античной цивилизации, дух и пламень новых времен! Нет, это было бы настоящим чудом! Как он мог поверить в него после стольких разочарований! Вот и сейчас, быть может, достаточно будет одного слова доктора, чтобы развеять прекрасную мечту. Но, так или иначе, прежде всего нужно с ним посоветоваться.

Доктор внимательно прочел письмо, неоднократно прерывая себя возгласами удивления и радости.

— Нечего и сомневаться,— сказал он наконец.— Все подробности точнейшим образом совпадают, даже и те, о которых забыл упомянуть твой корреспондент. Инициалы, вышитые на белье, изречение, выгравированное на колечке, те же самые, что и на его почтовой бумаге… Мой дорогой мальчик, на этот раз ты действительно нашел свою семью! Ты должен немедленно телеграфировать дедушке…

— Но что же сообщить ему? — спросил Эрик, побледнев от радости.

— Сообщи, что ты завтра выедешь курьерским, что мечтаешь поскорее обнять свою мать и его!

Успев только обменяться сердечным рукопожатием с этим благородным человеком, молодой капитан выбежал из дому и вскочил в первый попавшийся кабриолет[88], чтобы не теряя ни минуты добраться до телеграфа. В тот же день он выехал скорым поездом из Стокгольма в Мальме, расположенный на западном побережье Швеции, на пароходе за каких-нибудь двадцать минут пересек пролив и, добравшись до Копенгагена, сел в экспресс, следующий в Голландию и Бельгию, а там пересел на поезд Брюссель — Париж.

В субботу, в семь часов вечера, ровно на шестой день после того, как старый ученый отправил свое письмо, он с радостным нетерпением встречал своего внука на Северном вокзале. Эрик посылал с дороги телеграмму за телеграммой, которые сокращали для обоих томительные часы ожидания. Наконец поезд с грохотом ворвался под высокие, застекленные своды вокзала. Господин Дюрьен и Эрик бросились друг другу в объятия. За эти последние дни дед и внук настолько сблизились, что им начинало казаться, будто они всегда были хорошо знакомы.

— А моя мать? — спросил Эрик.

— Я так и не решился ей обо всем рассказать, пока тебя не встречу,— ответил старик, сразу переходя на нежное, как материнская ласка, «ты».

— Она еще ничего не знает?

— Как только пришла первая телеграмма от тебя, я начал исподволь ее подготавливать к ожидающей ее неслыханной радости. Я говорил ей, что меня, кажется, навел на след один шведский офицер, что в Бресте я познакомился с молодым моряком и почувствовал к нему большую симпатию… Но она еще ничего не знает и ни о чем не догадывается, хотя и начинает уже подозревать, что ее ждут какие-то новости… Сегодня утром, за завтраком, мне с большим трудом удалось скрыть от нее свое нетерпение. Я чувствовал, как она внимательно наблюдает за мной. Мне не раз уже казалось, что она вот-вот потребует от меня откровенного объяснения. И признаться, больше всего этого опасался. Легко представить, какое несчастье могло бы обрушиться на нас, если бы случилось неожиданное недоразумение или возникла непредвиденная помеха! В такой истории, как наша, можно всего опасаться… Чтобы не встретиться с нею сегодня за обедом и не попасть в затруднительное положение, я спасся бегством под предлогом неотложных дел…