Книга Перстень Иуды - Сергей Куликов

Преодолевая скованность, Рутке зашел в двухэтажный каменный дом с красным фонарем у входа. В просторном вестибюле играла веселая музыка, разбитные полуголые официантки в чулках с подвязками разносили подносы с шампанским и водкой. Дородная распорядительница в пышном рыжем парике и благопристойном платье до пят безошибочно угадала новичка и встретила его гримасой, которая должна была изображать приветливую улыбку.

– Что любит господин? Помоложе или поопытней? Блондинку или брюнетку? Горячую или равнодушную? У нас широкий выбор…

Георгий Карлович залпом выпил водку, огляделся и понизил голос.

– Мне бы хотелось немного… Если я ущипну или шлепну девушку… С ее согласия, разумеется…

– Садо-мазохизм, – непонятно выразилась «мадам» и понимающе кивнула. – Сейчас позову Раису. Но это стоит дороже.

– Хорошо, хорошо, я все оплачу…

Раиса оказалась высокой стройной брюнеткой с потасканным лицом. Она проводила Рутке на второй этаж, в небольшую комнату, оклеенную розовыми обоями, вручила плетку и выполняла все его распоряжения. Он положил обнаженную женщину ничком на пол, хлестко вытянул по узкой спине ремнем, потом хлестал плеткой по ногам и ягодицам. Хотя Георгий и сдерживался, несколько ударов оставили красные рубцы, Раиса была недовольна, пришлось загладить вину щедрыми чаевыми. Зато самому Рутке приключение понравилось, и он провел спокойную ночь, такую, которая обычно бывает после «приступов».

Он стал завсегдатаем заведения, где мог высвобождать накапливающееся напряжение в самых разнузданных эротических фантазиях. Он связывал партнершу, хлестал по щекам, душил, вставлял в нее рюмки или даже рукоятку хлыста… Его уже хорошо знала «мадам», да и большинство «девочек», он тоже перезнакомился почти со всеми и звал их по именам.

Иногда, правда, появлялась опасная мыслишка, что в доме с красным фонарем все происходит не по-настоящему, это просто игра, имитация того, что где-нибудь в балке, безлюдной роще или на берегу исполняется взаправду и приносит гораздо более сильные и острые ощущения. Он гнал встающие перед глазами картины воспоминаний, опасаясь сорваться, избегал напиваться и старательно контролировал силу ударов и удушений, опасаясь переступить запретную черту, из-за которой возврата уже не будет, да и на безнаказанность рассчитывать не придется…

Во время очередного визита он выбрал Марфушу – двадцатилетнюю прелестницу, которая открыла для него «французский поцелуй». Невиданное дело – оказывается, греховодный орган можно вставлять не в то место, которое предназначено для этого природой, а туда, куда обычно отправляют конфеты и пирожные с шампанским… И испытывать при этом совершенно необычные и приятные ощущения! Георгий выбирал Марфушу уже третий раз подряд, радуясь, что постепенно отдаляется от садизма, которому нашел столь изощренную замену. Опрокинувшись на кровать, под розовым балдахином и с не слишком свежим бельем, он приготовился вкушать необыкновенные ощущения, но уже открывшая было рот Марфушка вдруг с визгом вскочила и, схватив пеньюар, отбежала к двери.

– Э-э-э, миленький, да ты с ума сошел! – затараторила она, поспешно облачаясь. – У тебя же сифилис! И где ты его подцепил?!

Она выбежала и позвала «мадам», а та строго отчитала Георгия Карловича за то, что он «носит в приличное заведение всякую заразу». И напрасно несчастный Рутке убеждал, что приобрести заразу он мог только в этих стенах – его, не слушая, с позором выставили из заведения.

Георгий Карлович страшно испугался и на другой же день отправился к врачу. Пожилой доктор, осмотрев его, покачал головой и вынес вердикт:

– Мне бы не хотелось вас расстраивать, но я почти не сомневаюсь, что у вас действительно нехорошая болезнь. Сифилис!

– Это смертельно, доктор? – пролепетал перепуганный Рутке. – Она лечится?

Доктор что-то пробурчал себе под нос, потом не очень бодро сказал:

– Современная медицина далеко шагнула вперед. И сегодня у нас есть определенные методы лечения. Тем не менее я должен сообщить, что заболевание сие не столько лечится, как залечивается. Вы, батенька мой, в панику-то не вдавайтесь. Я вам кое-что пропишу… Жена-то у вас есть?

– Нет.

– И то слава Богу! Но запомните, что вам придется прекратить всякие сношения с женщинами. Иначе вы станете разносчиком этой заразы, а так и до тюрьмы недалеко…

– А как же…

– Понимаю, понимаю, – кивнул седой головой доктор. – Придется, милостивый государь, самому решать свои половые проблемы. Чуть позже мы с вами об этом еще поговорим. А сейчас вас должно заботить совсем другое…

Георгий Карлович нахмурился…

* * *

В жизни старшего Рутке наступил самый черный период. Он не только видел, но и ощущал признаки своего постыдного заболевания и неотвратимости близкого конца. Лекарства доктора и различные процедуры не помогали. Гадкая мелкая сыпь не проходила, раздулись и болели лимфатические узлы, на греховодном органе и в паху появились язвы. Он гнил заживо!

«Проклятый перстень, – в отчаянии думал он. – Зачем он мне понадобился! Все мои беды из-за него!»

Но в глубине души он понимал, что перстень Иуды лишь стимулировал порочные, глубоко запрятанные наклонности. Что-то дьявольское сидело в нем изначально, и перстень только вытащил это наружу! В сделанном открытии тяжело признаться даже самому себе, а ему хотелось облегчить душу и поделиться с кем-то своей бедой. Но с кем?! Кому расскажешь о стыдной болезни?! Да и обо всех остальных мерзостях?! Кому довериться? Только бумаге… Да, да, бумаге! Выплеснуть наружу то, что разрывает душу, как пар взрывает перегретый котел!

Как-то вечером он взял чистые листы, перо и чернильницу и своим аккуратным почерком стал быстро писать обо всем, что его так долго мучило. О работе в Департаменте криминальных дел, о следствии по делу Боярова, о таинственном перстне, о его причудливой истории, о себе… Правда, он лакировал и приукрашивал действительность. В его повествовании не было ни слова о приступах преступной страсти к молоденьким девочкам и о совершенных убийствах, но он с пафосом и осуждением описал все эти страшные истории как сторонний наблюдатель и собиратель слухов.

А вот о том, что какая-то дрянь подарила ему сифилис, он написал. И о тех переживаниях, какие были с этим связаны, тоже. Когда он закончил, то почувствовал, что ему стало немного легче. Так, в тяжелые минуты отчаяния, когда он все отчетливее понимал, что болезнь прогрессирует, Рутке садился и изливал свои беды на чистые листы бумаги, которые затем прятал в укромное место. Пусть полежат, пока он не предаст стыдные записи огню…

Но до огня так и не дошло: он упустил момент, когда сознание было еще достаточно светлым, ну а уж потом он забыл даже собственное имя, не то что какие-то записи…

Как жил он последние несколько лет – лучше не вспоминать!

Когда зимой стало совсем плохо, Георгий Карлович был помещен в небольшую грязноватую лечебницу. Кроме Романа его никто не навещал. Да и сына-то он вскоре перестал узнавать – ум его окончательно помутился.