Книга Плохие девочки не плачут. Книга 2 - Валерия Ангелос

— Алекс, — жадно, желанно, отдается болезненным жжением на губах.

Нечеткие кадры немого кино тонут в малахитовых отблесках. События расставлены в произвольном порядке, нанизаны судьбой, вырезаны в камне. Ничего больше нельзя изменить.

Открываю непреложную истину на все времена.

Никогда и ничего нельзя изменить. Вообще, ничего и никогда.

Пульсация крови завораживает, чарующей мелодией льется по телу, сливается с биением сердца, вспыхивает изумрудным сиянием, подсвечивается изнутри. Чувство реальности теряется в пароксизме исступления. Магический зеленый увлекает за грань, погружает в сладостную симфонию безумия.

Pure and sweet. (Чистого и сладкого)

Bitter-sweet. (Горько-сладкого)

Ладно, оставив метафизическую хрень позади, признаюсь, все было не совсем так.

Точнее, все было совсем не так.

Ну, не получилось у меня культурно вмазаться абсентом и зализать душевные раны лауданумом. Потому что лауданума попросту не было в наличии, а хваленый абсент редкостно горькая травяная пакость.

Орудовала строго по списку — плеснуть чуток галлюциногена, взять сахарок, положить на ложечку, поджечь, выждать пока расплавится и стечет карамелькой на дно, перемешать и ловить мощный приход.

Первый же крупный глоток возвратился в реальность экспрессивным плевком, прямо на документы, скорее всего, важные и необходимые документы, которые предательским образом расположились неподалеку. На столе, представляете? Вот какого черта класть важные документы на стол, где собираются выпить?!

И мне стало немножко неприятно. Почти как в тот раз, когда я случайно пописала на унитаз, точнее на его закрытую крышку, и не в скромных чертогах местной чебуречной, а в самом фешенебельном ресторане родного городка. Честное пионерское, случайно, без всякого умысла и преднамеренных провокаций.

«Тебе п*здец», — не удержался внутренний голос и заливисто рассмеялся.

- Предположим, этого здесь никогда и не было, — сгребаю слегка подпорченные бумаги и пытаюсь рассуждать логически.

Съесть? Не осилю. Сжечь? Не хватало устроить пожар, с моим-то счастьем.

Поразмышляв пару минут для порядку, комкаю документы до состояния относительно аккуратного шарика и отправляю их в мусорное ведро. Авось, не заметит. Теперь нужно убрать последние улики. Закрываю бутылку, намереваюсь поставить ее обратно на полку и невольно офигеваю.

Стена движется. Стена, блин, движется! Блин, стена движется…

Моргаю, усиленно тру глаза, пробую навести фокус, но картинка не меняется, вернее, все же меняется и заставляет понять, что это, к сожалению, не галлюцинация, не алкогольная белочка, а мир сурового настоящего.

Хочется проснуться от надвигающегося кошмара. Однако это не сон.

- Дежавю, — улыбается фон Вейганд и кивает на бутылку, леденит мою кожу горящими глазами. — В старых домах всегда есть потайные ходы. Очень удобное изобретение.

- Я все могу объяснить, — еще тупее, чем есть на самом деле.

- Не надо, — он заходит в комнату, нажимает на скрытый механизм и стена с полками возвращается на место, заслоняя проход.

- Прости, — сжимаю бутылку крепче, начинаю отступать.

Фон Вейганд смеется, перехватив мой затравленный взгляд, брошенный в сторону габаритного комода.

- Никакие преграды не остановят меня, если я захочу тебя получить. Неужели до сих пор не ясно? — мягко интересуется он, приближаясь ленивой поступью сытого хищника.

- Я не… я ничего плохого не сделала…

- Тогда зачем оправдываешься? — резонно замечает непривычно нежным, бархатным голосом.

- Потому что мне не следовало запираться в твоем кабинете и… но я не пила… я совершенно трезвая, — заверяю сбивчиво, покрываюсь испариной, чувствую, что бутылка скоро выскользнет из трепещущих пальцев.

- Schön, (Прекрасно) — он совсем близко.

Знаю, надо бороться, огреть его этой проклятой бутылкой, хоть как-то сражаться. Но мне не хватит духу. Разве можно ударить, когда заведомо уверен в проигрыше? Жутко нарываться больше, чем я уже нарвалась. Страшно бездействовать, предвкушая очередную расправу.

- Ты была на высоте. Ты покорила всех, — говорит фон Вейганд, накрывая разомкнутые, замершие в беззвучном вопле губы своим жадным ртом.

Всегда обнаженная перед ним, голая, лишенная притворства, вывернутая наизнанку, вспоротая до сокровенной сути. Разум объят пламенем ужаса, животного и первобытного. Сердце стоит на коленях, поверженное, скованное неразрывной цепью, волей этого мужчины. Моего единственного мужчины, мучителя и палача, расчетливого манипулятора и садиста, кайфующего от издевательств над жертвой.

Хуже всего — теперь я понимаю, чувствую его, осознаю грядущие действия с отчетливой и пугающей до вечной мерзлоты ясностью.

Насытившись грубым и властным поцелуем, утвердив права собственника, фон Вейганд смотрит на меня, пронизывая густой темнотой, пробираясь под взмокшую кожу, проникая в биение пульса.

Нет, здесь дело не в ревности, не в бунтарских поползновениях.

Он не станет наказывать меня за побег из бального зала и безрассудный флирт с незнакомцем. Что бы ни рассказали ему Сильвия или Андрей, что бы ни показали гипотетические видеозаписи, причина не в этом.

Фон Вейганд отслеживает каждый шаг, держит все под контролем. Отлично понимает — я никуда не денусь, не способна изменить ему, даже если очень захочу, не смою его запах, не вытравлю прикосновений. Он постоянно существует рядом, незримо, растворяется в крови, наркотиком течет по раскаленным жилам.

- Пожалуйста…

Бутылка падает на пол. Глухой звук отбивается эхом в заложенных высоким давлением ушах.

- Пожалуйста? — фон Вейганд усмехается, его пальцы двигаются по моим плечам, перемещаются на грудь, больно сжимают сквозь тонкое кружево. — Никакой жалости. Kein Mitleid.

Он будет карать меня за то, что становлюсь слабостью, за чувства, которые ответно пробуждаю. Всегда карал именно за это.

Когда застал в компании Леонида.

Когда пришла униженно просить денег, попыталась напиться, чтобы не чувствовать боли. Заслуженной, по его мнению, боли. Ведь раньше я гордо отвергла щедрое предложение.

Когда опоил наркотиком, вынудил умолять о насилии в ослепительном, искристом свете хрустальных люстр, в роскошных декорациях, в центре сцены.

- Не надо, — хочется пасть ниц, молить униженно, однако ничто не изменит вынесенный приговор.

В горящих глазах фон Вейганда читается непреклонная решимость. Жажда подавлять и покорять, загонять в ловушку, вонзить когти, а потом отпустить на волю, создав иллюзию свободы, и вновь настигнуть, прижать к земле, вгрызаться клыками в дрожащее тело. Удовлетворить темное желание пировать на истекающей кровью плоти.