Книга Друсс - Легенда - Дэвид Геммел

— Нам не выиграть эту войну, — сказал Мишанек мраморной богине. — Мы ее проигрываем — медленно, день за днем. Горбен уже побил трех вентрийских сатрапов, изменивших трону. Шабаг погиб в Капалисе. Бериш, жирный и жадный льстец, повешен в Эктанисе. Ашак, сатрап юго-западных земель, посажен на кол после поражения при Гурунуре. Только Даришан, среброголовый лис севера, еще жив.

Мишанеку нравился этот человек. К прочим наашанский боец относился с едва скрываемым презрением, но Даришан — прирожденный воин. Безнравственный, не имеющий совести, но отважный.

Звук чьих-то шагов прервал думы Мишанека.

— Где ты там, во имя Гадеса? — произнес низкий голос.

— Ты ж ясновидящий, Шалитар, — откликнулся Мишанек. Ответ недвусмысленно уведомил его, куда ему следует отправиться.

— Я бы с радостью, — усмехнулся он. — Покажи дорогу. Лысый дородный человек в длинном белом хитоне вышел к пруду и сел рядом с Мишанеком. У него было круглое, красное лицо, а уши торчали, как у нетопыря.

— Ненавижу садовые лабиринты. Кто их только выдумал? Дорога получается в три раза длиннее, чем надо, и добро бы еще тебя в конце ждала какая-то награда — ан нет.

— Видел ты ее? — перебил Мишанек. Шалитар отвел глаза.

— Ну, видел. Зачем тебе понадобилось ее покупать?

— Это не имеет значения. Что ты скажешь о ней?

— Она самая одаренная пророчица из всех, кого я знаю, но ее Дар оказался сильнее нее. Можешь ты себе представить, что это такое — знать все обо всех, с кем ты видишься? Их прошлое и их будущее. Когда ты касаешься чьей-то руки, перед тобой пролетает чужая жизнь и ее конец. Столь быстрый и мощный приток знаний оказался для нее гибельным. Она не просто видит чужие жизни — она переживает их. Она уже не просто Ровена, но сто разных людей — и ты в том числе.

—Я?

— Да. Я лишь мимолетно коснулся ее сознания, но твой образ в нем был.

— Она будет жить? Шалитар покачал головой:

— Я провидец, дружище, но не пророк. Мне думается есть только один выход: нужно закрыть двери ее Дару.

— Ты это можешь?

— Один нет, но я позову моих собратьев, имеющих опыт в таких делах. Это не то что изгнание демонов. Мы должны запечатать все ходы ее разума, ведущие к источнику силы. Это будет стоить дорого, Мишанек.

— Я богат.

— Тем лучше для тебя. Один из нужных мне людей — бывший священник Истока, и он запросит за свои услуги не меньше десяти тысяч серебром.

— Он их получит.

Шалитар положил руку на плечо друга.

— Ты так сильно любишь ее?

— Больше жизни.

— И она разделяет твои чувства?

— Нет.

— Что ж, у тебя появится случай начать все сызнова. Когда мы закончим свой труд, она лишится памяти. Что ты ей скажешь тогда?

— Не знаю. Буду любить ее, вот и все.

— Ты намерен жениться на ней? Мишанеку вспомнилось ее предсказание.

— Нет, мой друг. Жениться я не намерен никогда.

Друсс блуждал по темным улицам отвоеванного города. Голова болела, на душе было неспокойно. Бой, хотя и кровавый, завершился слишком быстро, и у Друсса осталось странное чувство какой-то неудовлетворенности. В нем произошла перемена — он не желал ее, но должен был с ней считаться: он жаждал боя, жаждал ощущать, как его топор крушит чьи-то кости, видеть, как огонь жизни угасает в глазах врага.

Ему казалось, что родные горы остались где-то в прошлой жизни.

Скольких людей он убил с тех пор, как отправился на поиски Ровены? Он потерял этому счет, и ему было все равно. Топор в его руке казался легким, теплым и ласковым. Во рту пересохло — испить бы холодной воды. Подняв глаза, Друсс увидел над головой табличку: «Улица Специй». В мирное время купцы доставляли сюда свои пряные товары и упаковывали в тюки для отправки на запад. В воздухе и теперь пахло перцем. В дальнем конце улицы, где она выходила на рыночную площадь, был фонтан, а рядом медный насос с длинной изогнутой ручкой и прикованной к нему медной чашечкой на цепочке. Друсс наполнил чашу, прислонил топор к фонтану и стал пить, но рука то и дело тянулась потрогать черное топорище Снаги.

Когда Горбен послал их в последнюю атаку на обреченных наашанитов, Друсса одолевало желание ринуться в самую гущу, упиться кровью и смертью. Вся его воля ушла на то, чтобы побороть эту тягу. Враг, засевший в замке, уже сдался на милость победителя, и Друсс понимал, что такая бойня была бы злодейством. Слова Шадака вспомнились ему: «Настоящий воин живет по правилам — так уж устроен свет. Они у каждого свои, но основа одна и та же. Не обижай женщин и детей. Не лги, не обманывай и не воруй. Будь выше этого. Защищай слабых от зла сильных и не позволяй мыслям о наживе увлечь себя на дурной путь».

Наашанитов было всего несколько сотен, и судьба их была предрешена. Но Друсс все-таки чувствовал себя обойденным, особенно когда, вот как теперь, вспоминал жаркое торжество, владевшее им во время боя в лагере Хариба Ка или при побоище на палубе пиратской триремы. Он снял шлем и окунул голову в фонтан, потом встал, стянул колет и вымылся до пояса. Что-то шевельнулось слева, и Друсс увидел высокого лысого человека в серых шерстяных одеждах.

— Добрый вечер, сын мой, — сказал жрец Капалисского храма. Друсс кивнул в ответ, оделся и сел. Жрец остался на месте. — Все последние месяцы я искал тебя.

— Ну, вот и нашел.

— Можно присесть с тобой рядом?

— Сделай милость, — сказал, подвинувшись, Друсс.

— Наша встреча обеспокоила меня, сын мой. С тех пор я провел много вечеров в молитве и размышлениях, а в конце концов ступил на Тропы Тумана, чтобы найти душу твоей возлюбленной Ровены. Но и это не принесло плодов. Я странствовал в Пустоте столь темными путями, что нельзя о них и говорить, но ее там нет, и я не встретил ни единой души, которая знала бы о ее смерти. Потом мне повстречался дух, очень злой, который при жизни носил имя Эарин Шад. Это пиратский капитан, прозывавшийся также Боджиба — Акула. Он слышал о твоей жене, ибо его корабль ограбил судно, на котором она плыла. Он сказал мне, что, когда его корсары вторглись на борт того судна, купец Кабучек, еще один мужчина и молодая женщина прыгнули в море. Там кишели акулы, и в воде было много крови, поскольку на палубе шла резня.

— Я не хочу знать, как она умерла! — рявкнул Друсс.

— В том-то все и дело. Эарин Шад полагает, что она и Кабучек погибли, но это не так. Кабучек теперь в Реше и наживает деньги. У него в доме есть пророчица, которую зовут Патаи — Голубка. Я видел ее очами моего духа и проник в ее мысли: это она, твоя Ровена.

— Так она жива?

— Да, — подтвердил жрец.

— Святые Небеса! — Друсс засмеялся и обнял жреца за узкие плечи. — Клянусь богами, ты оказал мне великую услугу. Я этого не забуду. Проси у меня что хочешь — я все сделаю.