Книга Связь времен. Записки благодарного. В Новом Свете - Игорь Ефимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Довлатов извинился и обещал больше не касаться темы финансирования наших изданий.
Русский отдел нью-йоркского филиала «Свободы» возглавил к тому времени Юрий Гендлер — ленинградский диссидент, отсидевший в ГУЛАГе за протест против оккупации Чехословакии в 1968 году. Ему удалось привлечь к работе группу талантливых внештатников: Петра Вайля, его бывшую жену Раю, Александра Гениса, Сергея Довлатова, Аркадия Львова, Владимира Морозова, Бориса Парамонова, Александра Сиротина. Ко мне он отнёсся дружелюбно, но без большого энтузиазма. Из предлагаемых мною скриптов принимал примерно половину. Мотивы отказов часто оставались для меня загадкой.
Почему, например, его не устроила подробная рецензия на книгу Юзефа Мацкевича «Катынь»? Ведь американский Конгресс в 1952 году провёл независимое расследование этой трагедии и пришёл к выводу, что убийство пяти тысяч польских пленных офицеров было осуществлено НКВД в апреле 1940 года, а не гитлеровцами в 1942-м, как утверждала советская пропаганда. Книга во всех главных пунктах совпадала с расследованием Конгресса, так что у Гендлера — пламенного защитника американской политики во всех её извивах — не могло быть претензий с этой стороны. Неужели просто предубеждение против поляков?
Другой необъяснимый отказ: рецензия на книгу академика Аганбегяна «Экономические задачи перестройки»[61]. С трудами этого непотопляемого пустослова мне довелось иметь дело ещё в период работы над книгой «Без буржуев». Аганбегян принимал активное участие во всех провалившихся реформах — косыгинской, брежневской, теперь вторгался с рекомендациями в горбачёвскую. Я писал о нём: «Представим себе врача, которого пригласили бы лечить больного с разбитой головой, сломанной рукой, приступом желудочной язвы и водой в колене и который ограничился бы заявлением, что необходимо вылечить больному голову, руку, желудок и колено. Заплатили бы вы такому врачу гонорар? Но именно такова всегда суть экономических советов Аганбегяна, и гонорар он исправно получает. В советской экономической науке он так же вечен, как вечен был Микоян в политике». Может быть, в глазах юриста Гендлера этот «корифей экономики» всё ещё выглядел значительной фигурой?
И, наконец, радиостанция совершенно игнорировала мою книгу об убийстве президента Кеннеди. Они подготовили передачу к двадцать пятой годовщине далласской трагедии, не включив меня в число участников, ни разу не сославшись на моё расследование. Правда, эта книга была отвергнута и «Голосом Америки». Горячая сторонница моей версии, известная радиожурналистка Людмила Фостер пыталась сделать по ней большую передачу, но дирекция «Голоса» наложила вето. Видимо, в верхних эшелонах чиновничьей иерархии тема всё ещё была табуирована. И действительно: кому приятно вспоминать, что американский президент, любимец миллионов, подсылал убийц к лидеру соседней страны? Не лучше ли замести всю эту историю под ковёр? Убил одинокий психопат Освальд — и дело с концом. Мне запомнилось возражение одного американского читателя, написавшего мне: «Кастро не мог этого сделать, потому что он человек чести, или по крайней мере так говорят все, кого я знаю».
Большинство отвергнутых скриптов я посылал в Германию, на радиостанцию «Немецкая волна». Там их принимали безотказно. Директор радиостанции, мистер Кирш, подбадривал меня дружескими письмами, просил ещё и ещё. И платили они не сто сорок долларов, как на «Либерти», а двести и больше. Конечно, печатались эти материалы и в зарубежной прессе: газетах «Новое русское слово», «Панорама» (редактор Александр Половец), журналах «Континент» (Владимир Максимов), «Страна и мир» (Кронид Любарский), «Синтаксис» (Мария Синявская-Розанова). Однако, ведя издательство, я не мог уделять много времени журналистике. Зато мои контакты с нью-йоркским отделением «Либерти» вдруг обернулись для нас неожиданной удачей.
NB: Для одного мировая история — бескрайнее поле для работы ума. Для другого — бескрайнее поле для интеллектуальных игр. Но и тот и другой с одинаковым недоумением оглянется на толпу современников, призывающих помочь им корчевать пни и расширять поле истории дальше.
Чтобы получить работу в Америке, вы непременно должны пройти так называемое интервью — собеседование. Представители фирмы усаживают вас перед собой и начинают расспрашивать о полученных вами дипломах, о прошлых службах, о семейных обстоятельствах, о планах и амбициях. Для русских эмигрантов чаще всего камнем преткновения оказывался язык. Рассказывали про одного инженера, который, закончив трудное интервью, судорожно искал подходящую прощальную фразу и сказал, уже стоя в дверях: I will keep you in mind («Я буду иметь вас в виду»). Другая эмигрантка прошла интервью так успешно, что наниматели тут же приняли её и пригласили отпраздновать это событие в их любимом ресторане. «Только до него около часа езды — не хотите ли сначала воспользоваться туалетом?» И счастливая соискательница, у которой от напряжения плыли круги перед глазами, ляпнула: О, that’s up to you! («О, это на ваше усмотрение!»)
По счастью, судьба избавила Марину от подобных процедур. С ней всё решилось в пять минут и без всякого предупреждения. Просто Юрий Гендлер позвонил мне, чтобы обсудить очередной скрипт, меня не было дома, трубку взяла Марина. Они обменялись несколькими фразами, Марина удачно пошутила — и этого оказалось довольно. Как и редакторы детских передач Ленинградского радио в своё время, Гендлер был мгновенно пленён тембром её голоса, богатыми и красочными интонациями. И так уж совпало, что русское отделение «Либерти» в тот момент искало журналистку, которая могла бы вести часовую передачу об американской культуре в паре с журналистом-мужчиной. Последовало предложение попробовать свои силы на новом поприще, оно было принято, и с осени 1989 года началась — или возобновилась — карьера радиожурналистки Марины Ефимовой, которая длится до сих пор.
Ей очень помогло то, что она сразу оказалась среди друзей: Вайль, Генис и Довлатов, который, порвав со мной, к ней был по-прежнему расположен. Он стал её напарником-ведущим, а потом его сменил журналист-перебежчик Владимир Морозов, и с ним тоже отношения сложились самые дружеские. Их часовая передача выходила в эфир раз в неделю и покрывала огромный спектр тем: новые американские фильмы и книги, юбилеи заметных событий, гости из России, музыкальные и театральные новости, причуды американской политики, традиционные праздники, нью-йоркские сплетни и так далее. В качестве названия передачи они взяли просто адрес студии: «Бродвей 1775». Двадцать лет спустя, вспоминая впечатление, произведённое на него первыми передачами Марины, Александр Генис писал:
«На радио Соловьёв хватает, но и среди них Марина — Шахерезада. Её истории и впрямь напоминают сказки, ибо всех персонажей отличает ум, красота и ослепительное благородство. Это потому, что Марина в жизни никогда ни о ком не сказала плохого слова... Сплетая повествование из долгих нитей и узорных прядей, она умеет приподнять случай до словесности. Это не анекдот, не байка с драматической или смешной концовкой. Это — именно рассказ, полный чудных импрессионистских деталей».
