Книга Мир - Наталья Мар

– Стоит ли тогда вообще… а? Может, скажем Канташу, пока не поздно? Чтоб не в последний момент.

– Я не знаю. И Эйдена нет! И не отвечает! Я не знаю, Пти…

Решено было продолжать до вечера – авось чудо? – и после объявить Канташу, что лучше бы заиграть другой план. Пти замерла посреди комнаты с плюшевым грибом в руках. Он был последней игрушкой для каталога, и Шима запустил сателлюкс – облететь гриб для оцифровки. В тот момент приоткрылась дверь и вошла алливейка. Шима вздрогнул, смахнул на пол игрушку, Пти сцапала пустой ящик и кинула за ширму.

Алливейцы были прозрачны, но все имели какой-то свой оттенок. Вошедшая была чиста, как родниковая капля на хрустале. Внутри – на шее, на запястьях и в волосах – светились колонии люми-бактерий: перманентные украшения алливеек. Чем ярче был их свет, тем дороже стоили такие колонии. Эти же просто ослепляли.

– Ампаль, – сказала она. Короткое слово впитало столько боли, словно даже внутри имени была черная дыра. Кафт почти увидел, как эту боль источают кончики ее пальцев, как она сочится с ресниц и волос. Листья на них истончились и поникли. Ампаль прошла в кабинет. В руках у нее дрожала веточка с невзрачными белесыми цветами.

Пти застыла, вытаращив глаза, а Шиманай попятился к столу, чтобы прикрыть улики. Тут и там у комма валялись рисунки, какие-то цветные обрывки.

– Ваше… Высочество, – профессор, не разбирая, сметал мелочи в ящик стола. – Мы соболезнуем Вам в связи с болезнью сына… и… мы делаем все возможное… чтобы поставить его на ноги.

– Довольно суеты, – оборвала принцесса, и Кафту полегчало, хоть он и не знал пока, отчего. – Послушайте. Когда мне было семь… как Аруске… я не любила играть с детьми из дворца. Я убегала, таилась по углам с книгой. Гувернантка завалила меня учебниками, все ругалась, что я таскаю волшебные сказки, фантастику. Что принцесса не должна терять связь с реальностью… Но я все равно витала в облаках. И вот однажды я прочла о чудесном цветке: снежной хиродее с гранатовым сердцем. Хиродея видела, как осенью с других цветов опадают лепестки, и не хотела взрослеть. Хотела оставить свой прелестный бутон. Ведь иначе вместе с ним она потеряла бы сердце – любимую гранатовую крапинку! Хиродея дождалась зимы и не скинула лепестки, не спряталась под теплые прелые листья, чтобы переждать до весны. Она замерзла, обледенела в снежной вьюге и навсегда осталась такой, какой была. Мертвая, но прекрасная. Это очень грустная сказка, но хиродея казалась мне такой смелой! И я мечтала когда-нибудь стать ею – но разумеется, не могла: снежная хиродея с гранатовым сердцем цвела только в книге. Никто не знал моей фантазии, ведь я боялась, что меня засмеют. Позже я выросла, повзрослела. Потом родился Аруска… – Ампаль умолкла и перевела дух, собираясь с силами. – Прошлым летом он заблудился в парке: за ним погнался барсук, малыш укатился в колючки… и когда я нашла его… в грязи и слезах, с расцарапанными ладошками… Я убаюкала его этой сказкой. Я рассказала ему свою детскую мечту – быть смелой, как хиродея. Ему одному рассказала.

Ампаль подошла ближе и вложила в руку Шимы свой цветок.

– Сегодня я нашла в себе силы выйти в сад. И на том самом месте, где когда-то я читала о снежной хиродее, где баюкала Аруску – прямо на моих глазах распустились эти цветы.

Кафт повернул веточку. Лепестки дрожали. Он раздвинул их осторожно и заглянул внутрь: на дне белой чаши алела крапинка. Будто кровь из сердца хрупкого цветка.

– Я знаю, что Аруска мертв, – мать вздохнула смиренно и горько. – И я догадываюсь, о чем Канташ на самом деле просил императора.

– Да, принцесса. Да. Я думаю… Нет, я уверен: конвисфера вас только подведет. Глупая, никчемная идея! Эйден почти о том же говорил Канташу, но граф отчаялся и сошел с ума от печали и дворцовых интриг.

– Какие-то вещи даже не его… – Ампаль рассеяно трогала мелочи на столе. – Собрать из этого Аруску? Это хуже, чем взять по строчке от многих песен и склеить в одну. Бездарную какофонию…

– Мне жаль, но это так.

– Я отменяю приказ графа. Конвисфера не нужна. Передайте Его Величеству, как только он вернется, что я настоятельно прошу его о встрече.

Ампаль больше не мучила их. Принцесса тихо ушла, а Шима стер все, что занес в каталоги.

25. Глава, в которой Самина выбывает из игры

Эйден очнулся от того, что потолок крошился ему на лицо. И еще вот от этого:

– Ты отрезал ей голову!

– Да, капитан.

– Да какого… твою мать, я же терпел ее… неделю!.. не убивал! А ты…

– Ну, извини.

Андроид старательно устанавливал связь с новой реальностью, в которой Бритца что-то натурально вывело из себя. Возможно ли такое? Вокруг никто не метался, не вздымал когти, шум и треск остались только в ушах. Робот стряхнул с себя крупные обломки и попытался встать. Оказалось, туша Лешью валялась поперек него, все еще клыком в его локте. Охранники лежали у стены. В таком виде, что и мама родная не опознала бы. Кайнорт был весь сырой, злой и нервно ковырялся в ошейнике. Оставалось лишь фантазировать, как он убил пауков, не превращаясь. Видимо, крепко достали.

– Я только не понял, как ты его победил? Он жмякнул тебя, как рыбу о камень, и вдруг издох.

– Никак не побеждал, – прохрипел робот, отрывая не то клык от руки, не то руку от плеча. – Прокусил мне высоковольтный мультикабель, и его закоротило.

– Невероятно. Ты еще худший боец, чем я думал.

– Я тоже собой не впечатлен.

Клык на последнем ударе пробил не только руку, но и алтарь, пригвоздив синтетика к камню. Эйден вывернул шею, чтобы заглянуть в ресивер Самины, но не дотянулся.

– Кай, проверь ее воду.

– В смысле? На соль? Уварилась ли?

– Просто посмотри! Я отсюда по тебе все пойму.

Эзер нехотя глянул в резервуар, и андроид получил именно то, что хотел. Широко распахнутые глаза того, кто пять лет не удивлялся.

– Она прозрачная! Эйден, почему вода прозрачная? Или я мало видел трупов.

– Таких еще не видел.

Наконец рука была свободна, поврежденный мультикабель заправлен в кость, и синтетик вскочил с алтаря. Он сорвал белый флаг сопротивления, чтобы расстелить на полу. Бритц отрешенно наблюдал.

– Это для чего? – любопытство взяло верх. – Ты ее не убил? Скажи, что это иллюзия.

Эйден погрузил руки в воду, откинул мокрую паутину с лица Самины и осторожно поднял ее голову из воды. Одну. Отдельную. С неровно выбитым позвоночником и рваньем из кожи и мяса на шее. Палач и клинок не были идеальны.

– Я тебе что – престидижитатор? – хмуро бормотал синтетик, укладывая голову на флаг. Он приоткрыл ей веки. – Посвети.

Кайнорт не удивился, когда зрачки трупа выдали уверенную реакцию на свет. Чего там прошло-то с момента смерти – минут десять. Следом робот выловил тело и так же бережно сложил его на белую ткань. Кайнорт не удивился и свежести рефлексов мертвеца. Чего там прошло-то, опять же. Да еще в ледяной воде.