Книга Забытые - Диан Дюкре

6

– Ребенок не выжил. Он был слишком слаб, я не смогла ему помочь. Поэтому я не посчитала нужным его регистрировать.

Эльсбет протягивает коменданту Грюмелю тридцатисантиметровый сверток, закутанный в кровавые простыни.

– Проверьте сами, если у вас хватит на это смелости.

Но комендант с отвращением отворачивается и делает пару шагов назад.

– Охрана позаботится об этой формальности.

– Бедная роженица находится сейчас в ужасном состоянии. К тому же ее бросил отец ребенка, и я прошу у вас разрешения покончить со всем этим как можно скорее, – настаивает Эльсбет, чей открытый взгляд мог бы убедить кого угодно.

– Хорошо, похороните ребенка, а матери назначьте дополнительное питание, – приказывает Грюмель, выходя из медпункта.

Как только Эрнесто перелез через лагерную решетку, Эльсбет сразу же подумала о судьбе его сына. Отныне все евреи, находящиеся на французской территории, включая новорожденных, должны быть зарегистрированы и поставлены на учет. «Если придут немцы, они захотят воспитать малышей по-своему и навсегда отнимут их у матерей». Нужно было немедленно принять решение: признать этого ребенка и, возможно, потерять его навсегда или же отрицать его существование, сделать из него человека без родины и таким образом спасти. Пока Грюмель с охраной прочесывали окрестности лагеря в поисках сбежавшего Эрнесто, Эльсбет схватила испачканное после родов белье, свернула, придав ему продолговатую форму, и обмотала одеялом. Она перевязала все это бечевкой, чтобы похоронить его, а ребенка тем временем передали через окно еврейке из Мангейма, у которой уже было четверо маленьких детей.

Так, для французских властей ребенок Лизы был мертворожденным. Даже лучших людей лишения часто делают доносчиками, но судьба этого малыша должна была стать самой важной тайной в лагере. Ева, Лиза и Эльсбет заключили договор: ребенок останется в медпункте, вместе с десятью слабенькими малышами. Каждый день кто-нибудь будет гулять с ним на свежем воздухе вместе с другими детьми. Эльсбет оставила в медпункте и Лизу, утверждая, что ей необходимо еще как минимум две недели на то, чтобы поправиться. Затем она сделает так, чтобы Лиза могла видеться с сыном во время представлений. Это жертва, на которую необходимо было пойти. В первое время, когда заключенные спрашивали Лизу о ее состоянии после смерти ребенка, она, не решаясь лгать из боязни навлечь на малыша несчастье, отвечала:

– Я доверила сына ангелу, тот его оберегает.

Так прошел год, отмеченный еженедельными представлениями в кабаре, которые стали неотъемлемой частью жизни лагеря.

* * *

Тише, мое солнышко, сокровище, не плачь,Плакать нет смысла.Враги хотят нашей беды,И понимать тут нечего.У морей есть берега,И даже у тюрьмы – границы,Но в нашем несчастьеПределов нет.

Тише, тише стучит мое сердце.Пока не закроют дверь –Нам нужно молчать, поверь.Тебе нельзя смеяться, мой сынок,

Твой смех может нас выдать.Враг не должен выжить весной,Как листья не могут – осенью.Позволь природе управлять тобой,Тихонечко сиди.Отец придет, ты только жди.Спи, мой сынок, спи,Как новая на дереве листва,Луч свободыУже освещает твое лицо.

7

В долине снова весна: на вершинах гор растаял снег. С наступлением тепла тайна о ребенке Лизы начала потихоньку разноситься по лагерю. Он совсем еще маленький, не весит и восьми килограммов, но его волевой смышленый взгляд не может не вселять в женщин гордость. Он научился вести себя так, чтобы оставаться незаметным, и быстро понял, что от того, будет он плакать или нет, зависит его жизнь. Но, по правде говоря, всеобщее внимание уже немного ему наскучило. Женщины, у которых никогда не было детей, выстраиваются в очередь перед медпунктом мадемуазель Кассер. Каждый час, днем и ночью, незнакомки подходят к малышу, обнимают его, берут на руки, спрашивают у подруг: «Как мы выглядим вместе?» Дитя лагеря обнажает десны, улыбаясь каждому новому лицу. Эльсбет, которая поначалу относилась к такой популярности с опаской, вскоре понимает, что уже ничего нельзя сделать: вместо предательниц и доносчиц она видит перед собой союзниц.

– Мы не можем отпраздновать его день рождения, не вызвав серьезных подозрений… Риск слишком велик.

Эльсбет категорична. Подруги понимают, что она права, но на сердце у них тяжело: им так хочется выразить свою любовь мальчику в день его рождения.

– Но у меня в медпункте много других детей, мы можем подождать, когда будет день рождения у кого-нибудь из них, и тогда сможем поздравить вашего малыша, – успокаивает Лизу Эльсбет, беря ее за руку.

– Конечно, именинник должен быть слишком маленьким для того, чтобы рассказать кому-нибудь о нашей хитрости, иначе мы сильно рискуем.

Шестого августа 1942 года Шломо Германну исполняется три года. Он страдает от холеры: в лагере очередная эпидемия. Барак заражен, но в тот день никто об этом не думает: настроение у всех хорошее. Эльсбет удалось испечь праздничный торт. Он круглый, пышный, и, хоть в нем нет сахара, глаза двадцати детей и десяти матерей округляются при виде такого лакомства. Женщины пользуются затишьем, чтобы собраться вместе, помолиться, перекинуться банальными фразами.

Внезапно в барак, словно смерч, влетает опоздавшая женщина. Она выглядит так, будто только что увидела самое страшное на свете чудовище.

– В Олорон-Сен-Мари разгружают десятки товарных вагонов, – наконец произносит женщина.

– Ха, я думаю, это чтобы нас прилично накормить! Хоть я и люблю швейцарское молоко, но у коровы, черт побери, мне больше нравится мясо! – говорит Сюзанна, спеша выйти из барака, чтобы не пропустить вагоны с провизией.

Вскоре Сюзанна прибегает обратно в барак. Она в ужасе.

– Черные! Везде черные! Полиция в черном стоит вдоль решеток. Они повсюду, по одному человеку на каждые два метра! – объясняет она, прерывисто дыша.

Ева следует за ней, сделав остальным знак оставаться в бараке. Везде, куда ни посмотришь, – люди в униформе. До сих пор лагерь охраняла полиция департамента, и их голубая форма стала уже привычной. Полицейские в черном полностью окружили лагерь. Сюзанна стоит у Евы за спиной, как будто хочет спрятаться.

– Видишь, ни одного голубого мундира, только черные! Кто их пригласил на праздник, как думаешь?

– Они похожи на хищных птиц, – медленно произносит Ева.

Полицейские неподвижно, как манекены, стоят на своих постах.

Комендант Грюмель проходит мимо людей в черной униформе; волосы у него прилизаны, сапоги слишком высокие, морщатся складками при каждом шаге. Они начищены и блестят: таким коменданта еще не видели. Он останавливается посреди лагеря и дает знак включить сирену на сбор. Кажется, что ее пронзительный вой отдается в костях. Полицейские в черной униформе открывают блоки, и со всех концов лагеря стекаются мужчины и женщины. Они ищут друг друга взглядами. Слышно, как с вопросительной интонацией произносятся чьи-то имена, затем, как эхо, раздаются ответы. Вот уже несколько месяцев влюбленные не могли обнять друг друга. На центральной дороге лагеря происходит беззвучный танец человеческих тел. Люди стекаются отовсюду: из кухонь, медпунктов, карцеров… Может быть, все уже закончилось и желанный мир заключен? Узники с трудом в это верят, но, тем не менее, они еще стоят на ногах. Как хорошо, что им удалось выжить!