Книга Андропов. 7 тайн генсека с Лубянки - Сергей Семанов

Несколько слов из достоверных воспоминаний. Я хорошо помню многочисленные тогдашние совещания по идеологии в различных подъездах ЦК КПСС, на которых присутствовал как редактор известного журнала. Выступал ли Суслов (очень редко и сугубо по бумажке), или Зимянин, или Тяжельников (обычно в свободной форме), все это было пусто-пусто, ни имен, ни фактов, ни, тем более, политических оценок. В первые минуты совещания все бросались было на блокноты и карандаши, но очень скоро только несколько подхалимов что-то чиркали по бумаге. А старички, которых было немало, просто задремывали – нередко видел в таком состоянии А. Софронова, В. Кожевникова и других.

Как известно, свято место пусто не бывает. В ведомстве Андропова сидел давний начальник Пятого управления, скромный поначалу генерал-майор Филипп Денисович Бобков. Вышел он из чекистов-профессионалов, человек умный, хитрый, благовоспитанный и коварный. Его отделу, издавна опекавшему интеллигенцию, занятие идеологическими операциями было сподручнее всего.

«Органы» приступили к делу решительно, ставя для «объекта» (учреждения или лица) цель на уничтожение. Не то что хилые цековские комиссии, которые, оглядываясь на своих вялых руководителей, и выговорешник уже не умели слепить, только шум по Москве поднимали. Да еще создавали у людей нейтрального окраса впечатление, что у окаянных «русистов» действительно имеется существенная поддержка «сверху» (в эту байку многие верили в Москве, о том же пописывали на Западе).

Первыми в 1979—1980 годах подверглись атаке с Лубянки издательство «Современник», директор его Ю. Прокушев и главный редактор В. Сорокин. Опыт т. Ягоды был позабыт, возились долго, не всегда умело. Какие-то доносы, проверки документации, вызовы сотрудников «на беседы» и т.п. Ну, одолели в конце концов, сняли Прокушева и Сорокина, но с каким шумом! Впрочем, в издательстве с тех пор перестали выходить и боевые книги современных патриотических авторов, и переиздания русской классической мысли.

Андропов умел учиться, а его доверенный Бобков вполне соответствовал патрону. Комиссии… какие-то справки и беседы… К чему? Сотни две российских писателей отправили слезницы в разные инстанции, жаловались, видите ли, на произвол… Им толком никто и не ответил. Кого стесняться-то, да и чего? Запад в защиту «русистов» не пикнет, это не Сахаров со Щаранским… Скорее уж одобрит.

Дальше андроповские «органы» стали работать куда веселее. Журнал «Наш современник» твердо вел русскую линию рукою редактора С. Викулова, имел немалый тираж и большой авторитет среди интеллигенции. В № 11 за 1981 год в журнале одновременно вышло несколько очень боевых материалов. Разразился скандал (дело не обошлось без внутренней провокации, но об этом как-нибудь потом). Обвиняемых авторов было четверо: В. Кожинов, А. Ланщиков, С. Семанов (все старые «молодогвардейцы»), а также более молодой В. Крупин. Дело решилось быстро: авторов осудили публично (в пример иным прытким), Викулова оставили, но обоих его заместителей уволили. Журнал временно скукожился. Все прошло быстро и результативно. И никакого шума или надоедливых писем…

Год спустя так же оперативно развалили саратовский журнал «Волга». Из всех своих провинциальных собратьев он был едва ли не самым тогда прорусским. Поводом послужила блестящая статья М. Лобанова, где очевидно подвергались сомнению ценности «коллективизации» и даже – и сказать-то вслух было невозможно – идеи т. Ленина. Главного редактора журнала Н. Палькина немедленно уволили, а сам журнал захирел и хиреет по сию пору.

О снятии руководителей «Комсомольской правды» и журнала «Человек и закон» уже кратко говорилось. «Преступный почерк» тут такой же, но задачи Андроповым ставились гораздо более широкие, а он лично этим занимался. Любопытно, что делалось это без всяких положенных согласований с органами пропаганды. Ганичева пригласил Зимянин, объявил, что он переводится редактором альманаха «Роман-газета», не разрешил задавать никаких вопросов и быстренько отправил восвояси. Когда в апреле 1981-го снимали меня, один аппаратчик спросил Секретаря ЦК по идеологии, в чем, мол, дело. Ответ последовал сразу, но довольно невнятный: «Этот случай посложнее, чем с Ганичевым». То есть сам не знал, да и знать не хотел. Впрочем, об этом позже.

Итак, подытожим: уже на исходе семидесятых годов Андропов, пользуясь ослаблением общего политического руководства в Кремле, стал самостоятельно решать важные идеологические вопросы. А ведь еще в 1974-м, в период «дела Солженицына», только лишь указывал своим подчиненным, как исполнять «решения партии». Не более того. Это был очень и очень серьезный признак. Что же, Брежнев и главный идеолог Суслов этого не замечали?

Нет уж, совсем не простаки они были и весьма опытные политики. Так что же? И здесь нужно опять вернуться к важнейшей теме тех лет – «кремлевской медицине» и состоянию ее главнейших пациентов.

Лейб-медик Кремля Е. Чазов уже был представлен читателю ранее. Он возглавлял так называемое 4-е управление Минздрава СССР, что в зашифрованном виде обозначало всю кремлевскую лечебную систему. Формально это подчинялось министру здравоохранения, но по сути строго надзирала за пациентами и врачами Лубянка. Так повелось еще со сталинских времен и просуществовало до конца Советской власти. Воспоминания Чазова очень откровенны. Он не был политиком, да и, по-видимому, несколько простоват. Он прямо рассказал, что именно Андропов продвигал его перед Брежневым на этот пост, а у него имелись конкуренты.

«Семь месяцев стоял во главе такого управления исполняющий обязанности, и дальше сохранять такое положение было просто неудобно. Единственный человек, активно поддержавший Брежнева в его решении, был Ю.В. Андропов. Дело в том, что летом 1966 года, за несколько месяцев до моего назначения, мне вместе с академиком Е.В. Тареевым пришлось консультировать Ю.В. Андропова в сложной для него ситуации.

Тамошние врачи и консультанты, не разобравшись в характере заболевания, решили, что Андропов страдает тяжелой гипертонической болезнью, осложненной острым инфарктом миокарда, и поставили вопрос о его переходе на инвалидность. Решалась судьба политической карьеры Андропова, а стало быть, и его жизни. Мы с Тареевым, учитывая, что Андропов длительное время страдал от болезни почек, решили, что в данном случае речь идет о повышенной продукции гормона альдостерона (альдостеронизме). Это расстройство тогда было мало известно советским врачам. Исследование этого гормона в то время проводилось только в институте, которым я руководил. Анализ подтвердил наше предположение, а назначенный препарат «альдактон», снижающий содержание этого гормона, не только привел к нормализации артериального давления, но и восстановил электрокардиограмму. Оказалось, что она свидетельствовала не об инфаркте, а лишь указывала на изменение содержания в мышце сердца иона калия. В результате лечения не только улучшилось самочувствие Андропова, но и полностью был снят вопрос об инвалидности, и он вновь вернулся на работу.

В период, когда я начал работать в управлении, он становился одним из самых близких Брежневу людей в его окружении. Познакомившись с ним через своего старого друга и соратника Д.Ф. Устинова, вместе с которым по поручению Хрущева руководил программами космоса и ракетостроения, Брежнев быстро оценил не только ум Андропова, его эрудицию, умение быстро разбираться в сложной обстановке, но и его честность. Советы Андропова, несомненно, во многом помогали Брежневу завоевывать положение лидера. К сожалению, после 1976 года, когда Брежнев отдал все «на откуп» своему окружению, советы Андропова часто повисали в воздухе».